Слезы Макиавелли - Кардетти Рафаэль

Оставалось только закончить лицо Мадонны, которое он без конца переписывал и никак не мог добиться того, чего хотел. Ему все не давался тот завершающий мазок, который отличает шедевр от прекрасно выполненной работы. Надо, чтобы Мадонна, изображенная на холсте, излучала свет, а он пока не знал, как вдохнуть в нее жизнь.

Он постарался вспомнить, чем занимался перед тем, что с ним произошло, и перед его внутренним взором возникло изображение Мадонны. Он потратил целый час, пытаясь как следует отделать одну из складок ее платья. Переливчатая ткань ему удавалась хуже всего, но утомительный однообразный труд был почти завершен, когда это с ним случилось.

Звон капель, разбивавшихся об пол у него над головой, вернул его к действительности. Наверно, он, как всегда, забыл закрыть окно в своей спальне — чулане, расположенном на втором этаже, если только порыв ветра не сорвал ржавую щеколду.

Глубоко вздохнув при мысли о ветхости своей лачуги, он решился преодолеть несколько шатких ступенек, которые отделяли его от второго этажа.

В широко раскрытое окно хлестала вода. Что-то тут было не так. На полу виднелись странные грязные следы. Похожие на следы человеческих ног.

Удивленный, он нагнулся, чтобы рассмотреть их поближе, и тут же получил сильный удар в основание черепа. Ноги подкосились, и его охватило почти блаженное оцепенение.

Внезапно поток свежего воздуха наполнил его легкие. Дверь открылась, и вошли два человека. Он улыбнулся при мысли о том, что можно будет наконец расправить напряженные до предела мышцы, но надежда мгновенно рассеялась, едва он понял, что незнакомцы пришли вовсе не затем, чтобы его освободить.

Он издал невнятный звук, чтобы напомнить о своем существовании, но никакого заметного отклика не последовало. Отчаянным усилием ему удалось чуть-чуть повернуть голову. К нему приближался некто, одетый во все черное. Верхняя часть его лица была закрыта маской из темной кожи, позволявшей видеть только светлые глаза. Он тащил за собой жаровню, из которой торчали длинные стальные прутья.

Не произнося ни слова, палач схватил раскаленный металлический прут и поднес его к груди пленника. Металлические обручи, не позволявшие ему двигаться, впились в его плоть. Кожа на лбу не выдержала давления тисков, и поток горячей крови стал заливать глаза жертвы.

Палач подождал, пока художник успокоится. Несколько мгновений, казавшихся бесконечными, он выбирал идеальное место, потом решил, что лучше всего подойдет точка, расположенная на уровне последнего ребра, чуть пониже сердца. Конец стержня погрузился в живот жертвы с невероятной легкостью. Из раны повалил едкий дым, и подвал заполнил запах горелой плоти.

Пытаемый чуть было не потерял сознание. Однако в тот самый миг, когда он достиг грани беспамятства, он почувствовал, как раскаленный прут покинул его тело.

Вскоре он понял, что перед ним истинный мастер пыток. Его мучитель со знанием дела принялся ломать ему пальцы, давая почувствовать, с какой болью каждая косточка крошится под кожей. Он не раздумывал, ни каким глубоким сделать надрез, ни какое выбрать орудие: маленькие заточенные щипцы, чтобы терзать грудь, или широкие острые клещи, чтобы вырывать крупные куски мяса из ляжек.

Липкая горячая кровь непрерывно заливала его тело и стекала в горло.

Перепробовав все приспособления, какие у него были, палач устало обозрел орудия, которые он использовал для того, чтобы раздирать, резать или ломать. После недолгого колебания он выбрал новое развлечение. Улыбаясь от наслаждения, он взялся за тяжелый винт стального обруча, который стискивал лоб его жертвы, и стал медленно его вращать. Художнику показалось, что его глаза вот-вот выскочат из орбит. Он знал, что его кости не выдержат больше десятка оборотов винта, и принялся молиться, чтобы поскорее настал тот миг, когда треснет его череп.

Ему хотелось вопить от бешенства и разочарования, когда мучитель остановился как раз перед долгожданным концом. Мозг был словно пронизан тысячью игл, но все еще жил.

Тогда палач поднял над своей жертвой что-то тяжелое и резко опустил. Страшный хруст ломаемой ноги отразился от стен. Мелькнула надежда, что волна невероятной боли не даст ему почувствовать, как ломаются другие кости. Но, когда следующим ударом ему выбили левый локоть, он испытал муки грешника в аду.

Его тело представляло собой жалкую бесформенную груду изувеченной плоти. И лишь мастерство и воля мучителя еще удерживали его в этой жизни.