Золотой капкан - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Извините, пожалуйста, за мое неожиданное вторжение. И объясните, куда девался хозяин этого дома? Я, знаете ли, из отпуска приехал. Квартировал здесь, ну и, естественно, у меня есть второй комплект ключей.

– Уф-ф… Старик бессильно прислонился к дверному косяку.

– Напугали вы меня. Хозяин съехал… неделю назад. Он продал дом. А я не успел замки поменять. Минуту, я сейчас… И он скрылся в глубине дома.

Мужчина тут же последовал за ним. Но, увидев в приоткрытую дверь, как старик отсчитывает валериановые капли в фужер с водой, успокоился.

Неторопливо расстегнув пальто, он снял его, повесил на вешалку и прошел в гостиную.

– Все. Уф-ф… – сказал, возвратившись в гостиную, старик.

Он положил ладонь на грудь.

– Сердечко пошаливает, – сказал старик. – Годы…

– Понимаю… Еще раз прошу меня простить. Виноват, не знал…

– Ах, Бога ради, чего уж там… Да вы проходите, проходите. Садитесь. Небось, с дороги проголодались? Вижу, вижу, что так оно и есть. Сейчас я организую перекусить. У меня есть сыр, масло… Попьем чайку.

– Чай – это хорошо… – Мужчина загадочно улыбнулся. Но глаза его остались холодными, а улыбка вышла кривой и неестественной…

Хмурый Володин протянул Савину листок.

– Проморгали… У-у… Он постучал себя кулаком по лбу.

– Можно было ожидать нечто подобное, – сказал Володин сокрушенно. – Даже не можно – должно.

– В чем дело?

– А ты читай…

Савин торопливо пробежал глазами заключение судмедэксперта и с недоумением уставился на коллегу.

– Профессор-педиатр? Это… тот самый, который купил у Христофорова дом?

– Он…

– Умер, приняв чрезмерно большую дозу снотворного… Бывает. Да еще в таком преклонном возрасте – сердечко не выдержало.

– Бывает, Борис. Только у нас случай не тот. Кто-то зашел к нему в гости и избавился от профессора довольно нехитрым способом. Вот и вся недолга.

– Не может быть! Зачем, кто? Христофоров? С какой стати?

– Еще как может быть… Кто? Даю рубль за сто, что не Христофоров. Суди сам – его отпечатки пальцев у нас есть, и это само собой разумеется. В этом доме он жил довольно долго и уничтожить все следы, конечно же, было задачей невероятно сложной и даже невыполнимой, что Христофоров и не подумал сделать. Да и зачем? И все равно кто-то протер дверные ручки так тщательно, что даже отпечатки пальцев покойного профессора не остались. Старик что, в окно лазил?

– Зачем?..

– Зачем подсыпал ему такую дозу снотворного? Володин криво улыбнулся.

– А чтобы старик не нарисовал нам его физиономию, – ответил он на вопрос Савина. – Элементарная логика. Логика бандитская, но тут уж ничего не поделаешь. Так кто же этот убийца?

– Матерый зверь – это точно, – задумчиво сказал Савин.

– Несомненно. Жестокий и хладнокровный. На «мокрое» дело пошел, не задумываясь.

– Значит, профессор знал его, коль чаи с ним гонял, – предположил Савин.

– Возможно, – сказал Володин. – Только теперь и это нужно доказать. А как? Ну почему, почему я не оставил ребят подежурить в доме профессора!? Я уже не говорю о том, что можно было задействовать наружное наблюдение. Вполне официально. Не хватило ума… Эх!

– Кто мог знать?

– Я, ты, мы! – вскинулся Володин. – А он нас обставил, как мальчишек. Стыдно! И больно – хороший человек погиб из-за нашей нерасторопности. Профессор – заслуженный человек, его труды весь мир знает. А тут какая-то сволочь, бандитская морда, пришла и потушила Божью искру. Проклятое время…

– Да-а… Неважные дела… Савин сокрушенно покрутил головой.

– Что-то у меня последний месяц все идет через пень, да через колоду, – сказал он уныло. – Ни единого просвета. Даже в личном плане… Ладно, бывай. Пойду навестить криминалистов. Хочу узнать, что там у них с моим планом и святым изречением получается.

– Погоди, – остановил его Володин. – Вчера Карамбу взяли с поличным. Сейчас приведут на допрос. Желательно твое присутствие. Тип, я тебе доложу, редкий. Впрочем, сам увидишь, что это за фрукт.

Глава 17

В конце августа 1924 года по тропинке вдоль левого берега Колымы, верстах в пяти от города Нижнеколымска, шел человек. Широкая и полноводная в этих местах река неторопливо несет свои воды через таежную глухомань и бескрайние болота к уже близкому Восточно– Сибирскому морю. Ее темная – почти черная – зеркальная синь отражает и бездонное аквамариновое небо, и уже побелевшие сахарные спины высоких хребтов, и яркую, пеструю палитру ранней осени. Противоположный берег реки теряется за небольшими островками, густо поросшими кустарником и лиственницами. Кое-где на речной глади, пребывающей в вечном движении, проглядывают узкие серые отмели – бастионы незыблемости и покоя. На них в беспорядке громоздятся очищенные от коры и отполированные до белизны весенними паводками стволы деревьев, вырванные с корнями грозной стихией.