Артур и Джордж - Барнс Джулиан

«Джордж Идалджи был судим по обвинению в преступном нанесении ран…»

— Ха! — говорит Артур, не успевая дочитать до середины абзаца. — Только послушай: «Заместитель председателя суда квартальных сессий, председательствовавший на процессе, сообщил, что он и его коллеги твердо считали, что осуждение было справедливым». Дилетанты. Чистой воды дилетанты. Ни единого юриста среди них. Иногда у меня возникает чувство, моя милая Джин, что страной управляют одни дилетанты. Только послушай их. «Эти обстоятельства заставили нас очень серьезно колебаться, прежде чем высказать несогласие с осуждением, обоснованным подобным образом и подобным образом одобренным».

Джорджа мало занимает вступление: он достаточно опытный юрист, чтобы предугадывать скрывающееся за углом «однако». И вот оно — причем не одно, а целых три. Однако в Уайрли и округе в то время нарастало значительное возмущение; однако полиция, столь долго находившаяся в растерянности, была «естественно, страшно озабочена» тем, чтобы кого-нибудь арестовать; однако полиция предприняла и продолжила расследования «с целью найти улики против Идалджи». Вот! Это сказано совершенно открыто, а теперь и совершенно официально. Полиция была предубеждена против него с самого начала.

Оба — и Артур, и Джордж — читают: «Делу этому также присуща крайняя трудность, поскольку нет такого взгляда на него, который не включал бы крайние неправдоподобности». Чушь, думает Артур. Какая крайняя неправдоподобность заключается в том, что Джордж невиновен? Джордж думает: это просто сложно подобранные слова, а подразумевают они, что среднего решения нет. И это верно, потому что либо я абсолютно невиновен, либо абсолютно виновен. А поскольку «крайние неправдоподобности» имеются в обвинительном заключении, следовательно, оно должно быть — и будет — аннулировано.

«Недостатки» процесса… в течение него предъявленные обвинения изменялись в двух существенных моментах. Еще бы! Во-первых, в вопросе о том, когда предположительно было совершено преступление. Полицейские улики «непоследовательны и даже противоречивы». Такие же противоречия относительно бритвы… Отпечатки следов. «Мы полагаем, что в качестве улик следы рассматриваться не могут». Бритва как орудие. «Трудно согласовать с заключением ветеринара». Кровь не свежая. Волоски. «Доктор Батлер, кто как свидетель стоит выше всяких подозрений».

Доктор Батлер все время был камнем преткновения, думает Джордж. Но до сих пор все очень объективно. Затем письма. Письма Грейторекса — вот ключ, и присяжные изучали их долго. «Они обсуждали свой вердикт значительное время, и мы полагаем, видимо, заключили, что автором этих писем был Идалджи. Мы сами тщательно исследовали эти письма и сравнили их с заведомыми образчиками почерка Идалджи, и мы не готовы оспорить заключение, к которому пришли присяжные».

Джорджу становится дурно. Он испытывает облегчение, что его родители сейчас не с ним. Он перечитывает эти слова: «мы не готовы оспорить». Они думают, что эти письма писал он! Комиссия объявляет всему свету, что он писал письма Грейторекса! Он отпивает из стакана. Он кладет доклад себе на колено, чтобы прийти в себя.

Артур меж тем читает дальше, и его гнев возрастает. Однако тот факт, что письма писал Идалджи, не означает, что располосовывал тоже он.

— Ах как благородно с их стороны! — восклицает Артур.

Это не письма виновного, пытающегося бросить подозрение на других. Да и как, во имя всего святого и несвятого, могли бы они быть такими, рычит про себя Артур, раз человек, на которого они бросают подозрение, это сам Джордж. «Мы считаем весьма вероятным, что это письма невиновного человека, но заблуждающегося и злокозненного человека, позволившего себе дурную шутку, притворившегося, будто он знает то, чего, возможно, не знает, для того, чтобы сбить полицию с толку и усугубить трудности крайне трудного расследования».

— Чепуха! — кричит Артур. — Че-пу-ха!

— Артур!

— Чепуха, чепуха! — повторяет он. — Я в жизни не встречал более трезвомыслящего и прямого человека, чем Джордж Идалджи. «Дурная шутка» — или болваны не читали ни одного из свидетельств о его характере, собранных Йелвертоном? «Заблуждающийся и злокозненный человек». Эта, эта… небылица (он хлещет ею о каминную полку) защищена парламентскими привилегиями? Если нет, я привлеку их к суду за клевету. Всех до единого. И сам оплачу.

Джорджу кажется, что у него галлюцинации. Ему кажется, что мир сошел с ума. Он снова в Портленде и терпит сухую баню. Они приказали ему раздеться до рубашки, они заставили его поднимать ноги и открыть рот. Они вытащили наружу его язык и… что это такое, С462, должен тебя предупредить. Вот чего стоят твои сказочки, будто ты последний заключенный в этой тюрьме, кто задумал бы сбежать. Ты, и твоя святость, и твои библиотечные книги. Нам известно, кто ты такой, Джордж Идалджи, ты номер С462.

Он снова замирает. Артур продолжает. Второй недостаток обвинения упирается в вопрос, действовал ли Идалджи в одиночку или нет; и выводы об этом менялись в зависимости от выдвигаемых улик. Ну, во всяком случае, официально назначенные болваны не упустили хотя бы этого. Ключевой вопрос о зрении. Он «сильно подчеркивался в некоторых из обращений к министру внутренних дел». Еще бы! Подчеркивался ведущими медицинскими светилами Харли-стрит и Манчестер-сквер. «Мы тщательно ознакомились с заключением именитого специалиста, который осматривал Идалджи в тюрьме, и представленными мнениями окулистов; и собранные материалы кажутся нам абсолютно недостаточными для установления предположенной невозможности».

— Идиоты! «Абсолютно недостаточными». Олухи и идиоты!

Джин держит голову опущенной. Зрение, вспоминает она, было исходным толчком кампании Артура — причиной, по которой он не просто считал Джорджа Идалджи невиновным, но знал это. До какого же неуважения способны они дойти, с такой небрежностью отнесясь к исследованиям и суждениям Артура!

Но он читает дальше, торопясь вперед, будто стараясь забыть этот вывод.

— «По нашему мнению, осуждение было недостаточно обоснованным, и… мы не можем согласиться с вердиктом присяжных». Ха!

— Это значит, что ты победил, Артур: они восстановили его доброе имя.

— Ха! — Артур словно не замечает ее отклик. — Нет, ты послушай! «Наша точка зрения на это дело подразумевает, что у министерства внутренних дел прежде не было оснований для вмешательства». Лицемеры! Лжецы! Оптовые поставщики белил.

— Что это означает, Артур?

— Это означает, любимейшая моя Джин, что никто никакой ошибки не допустил. Это означает, что в ход была пущена великая британская панацея от всего и вся. Произошло что-то ужасное, но никто никакой ошибки не допустил. Следовало бы задним числом внести это в «Билль о правах». Ничто не будет ничьей виной, а особенно нашей.

— Но они же признали, что вердикт был неверен.

— Они объявили, что Джордж был невиновен, но в том, что ему пришлось три года наслаждаться пребыванием в тюрьме, не виноват никто. Раз за разом министерству внутренних дел указывалось на несуразицы, и раз за разом министерство внутренних дел отказывало в пересмотре. Никто никакой ошибки не допустил. Ура! Ура!

— Артур, пожалуйста, чуть-чуть успокойся. Выпей коньяку с содовой или еще чего-нибудь. Можешь даже выкурить трубку.

— В присутствии дамы? Ни в коем случае.

— Ну, я с радостью готова сделать для тебя исключение. Но все-таки успокойся хотя бы немного. А тогда посмотрим, как они оправдывают такое утверждение.

Однако Джордж добирается до этого первым. «Рекомендации… прерогатива милосердия… дарование полного оправдания. С одной стороны, мы считаем, что осуждение не должно было иметь места, по причинам, которые мы изложили… полная утрата профессионального положения и дальнейших перспектив… полицейский надзор… трудно, если не невозможно в какой-то мере вернуть положение, которое он потерял». Тут Джордж отрывается и отпивает воды. Он знает, что за «с одной стороны» всегда следует «с другой стороны».

— «С другой стороны», — рычит Артур. — Бог мой, у министерства внутренних дел сторон больше, чем рук у этого индийского бога, как его там…

— Шива, дорогой.

— У Шивы, когда им требуется найти объяснение, почему их вины ни в чем не было. «С другой стороны, не имея оснований не согласиться с видимым выводом присяжных, что Идалджи был автором писем 1903 года, мы не можем не признать, что и при его невиновности он в известной мере сам навлек свои беды на себя». Нет, нет, нет. НЕТ.