Артур и Джордж - Барнс Джулиан

Джордж, осмысляя этот довод, медленно кивает сам себе. На сэра Артура этот молодой человек произвел впечатление. Он как будто обладает спокойным и вдумчивым умом. Полученным от шотландской матери или отца-священника? Или это результат их благотворного смешения?

— Сэр Артур, могу я спросить, христианин ли вы?

Теперь настала очередь Артура растеряться. Он не хочет обидеть этого сына деревенского прихода, а потому отвечает собственным вопросом:

— Почему вы спрашиваете?

— Я, как вы знаете, рос в доме священника. Я люблю и уважаю своих родителей и, естественно, в детстве разделял их верования. И могло ли быть иначе? Сам я никогда бы не стал священником, но я принимал изучения Библии как лучшее руководство для ведения честной и достойной жизни. — Он взглядывает на сэра Артура проверить, как тот реагирует. Мягкость глаз и наклон головы поощряют его продолжать. — Я по-прежнему считаю их наилучшим руководством. И я думаю, что законы Англии — наилучшее руководство для того, чтобы общество в целом могло вести честную и достойную жизнь в дружном единстве. Но затем начались мои… мои испытания. Поначалу я воспринимал происходящее как злополучный пример неверного употребления закона. Полиция допустила ошибку. Но ее исправят судьи полицейского суда. Судьи сделали ошибку, но ее исправит суд квартальных сессий. Суд квартальных сессий допустил ошибку, но ее исправит министерство внутренних дел. И я надеюсь, ошибка еще будет исправлена министерством внутренних дел. То, что произошло, — источник большой боли и по меньшей мере крайних неудобств. Тем не менее закон в конце концов восстановит справедливость. Вот во что я верил и все еще верю. Однако все оказалось много сложнее, чем я вначале предполагал. Я прожил жизнь в пределах закона, то есть принимая закон как свое руководство, а христианство служило нравственной поддержкой вне его. Для моего отца, однако…

И тут Джордж делает паузу, но не в поисках нужных слов, подозревает Артур, а из-за их эмоциональной нагрузки.

— Мой отец теперь в годах и слабеет. Не то чтобы я хотел пойти ему наперекор. В Льюисе и Портленде я, естественно, посещал богослужения. И все еще хожу в церковь по воскресеньям. Но не могу утверждать, что мое заключение укрепило во мне веру. — Он позволяет себе осторожную, горьковатую улыбку. — Как не может утверждать мой отец, что число прихожан в Сент-Марке и окрестных церквах за последние годы возросло.

Сэр Артур оценивает странную формальность этих вступительных фраз — словно в них упражнялись и переупражнялись. Нет, это слишком сурово. Что еще делать человеку на протяжении трех лет тюрьмы, как не превращать свою жизнь, свою запутанную, непропечатанную, недопонятую жизнь в нечто напоминающее свидетельское показание?

— Ваш отец, я полагаю, сказал бы, что мученики не выбирают свой жребий и, возможно, даже не понимают происходящее.

— Быть может. Но то, что я сейчас сказал, на самом деле не вполне правда. Мое заключение не укрепило мою веру. Совсем наоборот. Мои страдания были абсолютно бессмысленными, как для меня и как пример для других. Однако, когда я сказал отцу, что вы согласились встретиться со мной, он воспринял это как часть видимой цели Бога в мире. Вот почему, сэр Артур, я и спросил, христианин ли вы.

— Так ли, не так ли, но это ни с какой стороны не может воздействовать на аргумент вашего отца. Бог, несомненно, выбирает наиболее пригодное орудие, будь то христианин или язычник.

— Верно. Но вы не должны быть мягким со мной.

— Да. И вы не найдете во мне склонности к уклончивости, мистер Идалджи. Что до меня, то я не понимаю, каким образом ваше заключение в Льюисе и Портленде и потеря профессии, как и вашего положения в обществе, могли составить цель Бога.

— Мой отец, должен я объяснить, верит, что этот новый век внесет заметно большую гармонию в сближение рас, чем было в прошлом, а это и есть цель Бога, я же предназначен послужить своего рода вестником. Или жертвой, или тем и другим.

— Ни в коей мере не критикуя мнение вашего отца, — говорит Артур тактично, — не могу не подумать, что, заключайся цель Бога в этом, ей больше содействовало бы обеспечить вам великолепную карьеру солиситора и тем показать другим наглядный пример сближения рас.

— Вы думаете, как я, — отвечает Джордж, и Артуру нравится такой ответ. Другие сказали бы: «Я согласен с вами». А Джордж сказал это без всякого тщеславия. Просто что слова Артура подтвердили то, о чем он уже думал сам.

— Однако я согласен с вашим отцом, что новый век, вероятно, принесет неслыханное развитие духовной природы человека. Более того, я уверен, что к началу третьего тысячелетия утвердившиеся Церкви сойдут все на нет, и все войны и разлады, приносимые в мир их раздельными существованиями, также исчезнут.

Джордж собирается возразить, что его отец подразумевает вовсе не это, но сэр Артур упорно продолжает:

— Человек приступает к выяснению истин спиритуалистических законов, как на протяжении веков он выяснял истины физических законов. Едва эти истины будут признаны, как самый наш образ жизни (и умирания) будет преобразован, начиная с исходных принципов. Мы будем верить больше, а не меньше. И глубже поймем процессы жизни. Мы осознаем, что смерть — это не захлопнутая перед нашим лицом дверь, но дверь распахнутая. И к тому времени, когда начнется третье тысячелетие, я верю, мы обретем еще большую способность для счастья и братских чувств, чем когда-либо прежде за все нередко горестное существование человечества. — Сэр Артур внезапно спохватывается. Чем не уличный оратор на чертовом ящике из-под мыла! — Прошу прощения. Это мой конек. Нет, много больше. Но вы ведь спросили.

— Никакой нужды в извинениях нет.

— Напротив. Я допустил, чтобы мы далеко отклонились от темы. Ну так перейдем к делу. Могу ли я спросить, вы кого-нибудь подозреваете в этом преступлении?

— В каком?

— Во всех них. Преследование. Поддельные письма. Располосования. Не только пони с угольной шахты, но их всех.

— Откровенно говоря, сэр Артур, последние три года я и те, что меня поддерживали, были более озабочены способом доказать мою невиновность, чем установлением чьей-то вины.

— Вполне понятно. Но тут существует несомненная связь. Так есть ли кто-нибудь, кого вы могли бы заподозрить?

— Нет. Никого. Все делалось анонимно. И я не могу себе представить, чтобы кто-то получал удовольствие, калеча животных.

— У вас были враги в Грейт-Уайрли?

— Очевидно, были. Но невидимые. У меня там мало знакомых, как расположенных ко мне, так и нет. Мы не принадлежим к местному обществу.

— Почему нет?

— Я только недавно начал понимать почему. В детстве я полагал, что это нормально. Суть в том, что у моих родителей было очень мало лишних денег, а те, которые были, они тратили на образование своих детей. Я как-то не замечал, что не бываю дома у других мальчиков. Мне кажется, я был счастливым ребенком.

— Да. — Это не выглядит исчерпывающим ответом. — Но полагаю, учитывая происхождение вашего отца…

— Сэр Артур, я бы хотел внести тут полную ясность. Я не верю, что расовые предрассудки имеют какое-либо отношение к моему делу.

— Должен сказать, вы меня удивили.

— Мой отец считает, что я бы не пострадал в такой мере, будь я сыном капитана Энсона, например. И это, безусловно, правда. Но, по моему мнению, вопрос о расе тут не встает. Поезжайте в Уайрли, расспросите тамошних жителей, если не верите мне. В любом случае, если хоть какое-то предубеждение и существует, то оно ограничено крайне малым кругом людей. Да, случались кое-какие выпады, но кому в той или иной форме не приходится их терпеть?

— Насколько понимаю, у вас нет желания играть роль мученика…

— Нет, суть не в том, сэр Артур… — Джордж запинается, на секунду смутившись. — Кстати, я ведь должен называть вас так?

— Можете и так. Или Дойлем, если предпочитаете.

— Я предпочту сэра Артура. Как вы можете легко себе представить, я много размышлял над этим делом. Я воспитывался как англичанин. Я учился в школе. Я изучал юриспруденцию. Я сдал экзамены. Стал солиситором. Кто-нибудь мне препятствовал на этом пути? Напротив. Мои учителя меня подбодряли, партнеры «Сангстера, Викери и Спейтса» предложили мне работу, прихожане моего отца хвалили меня, когда я получил диплом. Ни один мой клиент на Ньюхолл-стрит не отклонял моего совета из-за моего происхождения.

— Да, но…

— Позвольте я продолжу. Как я упомянул, иногда случались выпады, поддразнивания, шуточки. Я не настолько наивен, чтобы не замечать, что некоторые люди смотрят на меня по-другому. Но я юрист, сэр Артур. Какие есть у меня улики, что кто-то действовал против меня из-за расовых предрассудков? Сержант Аптон старался напугать меня, но, без сомнения, он пугал и других мальчиков. Капитан Энсон, несомненно, проникся ко мне антипатией, никогда в глаза меня не видев. Касательно полиции меня гораздо больше заботила ее некомпетентность. Например, они, хотя и наводнили округу специальными констеблями, ни разу сами не обнаружили ни одного искалеченного животного. Всякий раз им про них сообщали фермеры или люди, шедшие на работу. И не только я пришел к выводу, что полиция опасалась так называемой шайки, хотя и оказалась не способной доказать ее существование. Так что если вы предполагаете, что за моими испытаниями стоят расовые предрассудки, то я должен попросить вас о доказательствах. Но не припомню, чтобы мистер Дистернал хотя бы раз упомянул это обстоятельство. Как и сэр Реджинальд Харди. Нашли ли присяжные меня виновным из-за цвета моей кожи? Ответ напрашивается сам собой, и должен добавить, что за все мои годы в тюрьме персонал и другие заключенные обходились со мной достойно.