Артур и Джордж - Барнс Джулиан

В Лидсе он садится на карнфордский поезд и в Клэпеме пересаживается до Инглтона. Она ждет у станции в своей запряженной пони двуколке; на ней красный жакет и белый чепец — обычный ее наряд в последние годы.

Две мили тряски в двуколке кажутся Артуру бесконечными. Мам все время говорит о своем пони, которого зовут Муи, про его чудачества: например, он отказывается трусить мимо паровых машин. Отсюда необходимость избегать мест, где ведутся дорожные работы, и угождать всем лошадиным прихотям. Наконец они добираются до Мейсонгилл-коттеджа. Внутри его стен Артур незамедлительно рассказывает Мам обо всем. То есть обо всем, что имеет значение. Все, что необходимо для того, чтобы она могла дать ему совет об этой его высокой ниспосланной Небом любви.

Он путается, он начинает заново, он излагает излишние подробности. Подчеркивает древность рода Джин, ее шотландскость, происхождение, которое не может не пленить любителей копаться в генеалогиях. Ее происхождение восходит к Мализу де Легге в тринадцатом веке, а по другой линии так и к самому Роб-Рою. Касается ее современного положения под кровом богатых родителей в Блэкхите. Семейство Леки, респектабельное и религиозное, составило свое состояние на чае. Затем ее возраст — двадцать один год. Ее чудесное меццо-сопрано, обработанное в Дрездене, а вскоре долженствующее получить полировку во Флоренции. Ее замечательный талант наездницы, с которым ему еще предстоит познакомиться. Ее быстрая участливость, ее искренность и сила характера. И ее внешность, толкающая Артура на панегирик. Тонкая фигура, маленькие руки и ноги, темно-золотые волосы, зелено-карие глаза, мягкий овал лица, его нежный матовый цвет.

— Ты раскрашиваешь фотографию, Артур.

— Если бы у меня была ее фотография! Я просил, но она говорит, что они все неудачны. Ей трудно улыбаться перед камерой, так как она стесняется своих зубов. Это она сказала мне совершенно откровенно. Считает их слишком крупными. Разумеется, они безупречны. Она такой ангел!

Мам слушает исповедь сына и не упускает заметить, какую странную параллель подстроила жизнь. Много лет она была замужем за человеком, которого общество вежливо предпочло считать тяжело больным — и когда его привозили домой корыстолюбивые извозчики, и когда его заперли в приюте под видом эпилептика. В его отсутствии и безумии она обрела утешение в обществе Брайана Уоллера. В те дни ее хмурый агрессивный сын осмеливался критиковать, иногда молчанием почти ставя под сомнение ее честь. И теперь ее самый обожаемый ребенок в свою очередь открыл, что сложности жизни не кончаются у алтаря. Кое-кто может сказать, что там они только начинаются.

Мам слушает; она понимает; и она оправдывает. То, как Артур поступил, — правильно и согласуется с честью. И ей бы хотелось познакомиться с этой мисс Леки.

Они знакомятся, и Мам одобряет, как одобрила Туи в дни Саутси. И это не бездумное потакание избалованному сыну. С точки зрения Мам Туи, податливая и милая, была именно той женой, которая требовалась честолюбивому, но и растерянному молодому доктору, ищущему быть принятым в обществе, которое обеспечит ему пациентов. Но если бы Артур женился сейчас, ему была бы нужна женщина вроде Джин, обладающая собственными способностями, с открытым прямым характером, который иногда кажется Мам похожим на ее собственный. И про себя она отмечает, что это первая дорогая ему женщина, которой он не дал прозвища.

Громкий телефон Гоуэра-Белла в форме канделябра стоит в холле «Под сенью». У него есть собственный номер — Хайнхед 237, — и благодаря имени и репутации Артура он в отличие от многих других не спарен с телефоном соседнего дома. Тем не менее Артур никогда не пользуется им, чтобы звонить Джин. Он не в силах вообразить, как станет ждать, когда дом опустеет — слуги разойдутся, дети в школе, Туи отдыхает, а Вуд ушел прогуляться, а тогда будет стоять в холле, понижая голос, спиной к лестнице, — стоять под витражными именами и гербами своих предков. Он не может вообразить себя в подобном положении; это же явится доказательством интриги — не столько для тех, кто может увидеть его в этой позе, сколько для него самого. Телефон — излюбленный инструмент прелюбодея.

И его средства общения — письмо, записка, телеграмма; он общается при помощи слов и подарков. Месяца три — и Джин вынуждена объяснить, что пространство в квартире, которую она занимает, ограничено, и хотя она делит ее с проверенными подругами, звонки рассыльных создают неловкость. Женщин, которые получают значительное число подарков от джентльменов — или, еще более компрометирующе, от какого-то одного джентльмена, — принимают за любовниц, в лучшем случае — за потенциальных любовниц. Когда она указывает на это, Артур упрекает себя за глупость.

— Кроме того, — говорит Джин, — мне не нужно заверений. Я уверена в твоей любви.

В первую годовщину их встречи он приносит ей один подснежник. Она говорит ему, что такой подарок дает ей больше радости, чем любое количество драгоценностей, или платьев, или цветов в горшках, или дорогих шоколадных конфет, или еще чего-то, что мужчины преподносят женщинам. Материальных потребностей у нее мало, и на них вполне хватает ее собственных средств. Более того, самый факт отсутствия подарков — это уже доказательство, что их отношения свободны от банальностей, присущих отношениям, принятым в свете.

Но есть еще вопрос о кольце. Артур хочет, чтобы она носила что-то, пусть совсем неброское, на пальце — не важно, на каком, — лишь бы посылать ему тайную весть всякий раз, когда они оказываются вместе на людях. Джин эта идея не нравится. Мужчины дарят кольца женщинам трех категорий: женам, любовницам, невестам. А она ни к одной из них не относится и не наденет такое кольцо. Любовницей она никогда не станет, у Артура уже есть жена, и она не будет, не может быть невестой. Быть невестой равно тому, чтобы заявлять: я жду, чтобы умерла его жена. Между внебрачными парами такие взаимоотношения случаются, она знает, но между ними им места нет. Их любовь иная. У нее нет прошлого и нет будущего, о котором можно было бы думать. У нее есть только настоящее. Артур говорит, что в его мыслях она — его мистическая жена. Джин согласна, но указывает, что мистические жены не носят реальных колец.

Естественно, выход из положения находит Мам. Она приглашает Джин в Инглтон, а Артур пусть приедет на следующий день. Вечером в день приезда Джин Мам внезапно осеняет неожиданная мысль. Она снимает с мизинца левой руки маленькое кольцо и надевает его на тот же палец Джин. Бледный неограненный сапфир, когда-то принадлежавший ее двоюродной бабушке. Джин смотрит на кольцо, поворачивает руку так и эдак и тут же его снимает.

— Я не могу принять драгоценность, принадлежавшую вашей семье.

— Моя двоюродная бабушка подарила его мне, потому что думала, что камень гармонирует с моими глазами и цветом лица. Тогда это так и было. Но не теперь. Теперь кольцо более идет вам. И я считаю вас частью нашей семьи. И считала так с первой минуты нашего знакомства.

Отказать Мам Джин не может. На такое способны немногие. Когда приезжает Артур, он подчеркнуто не замечает кольца; наконец, ему на него указывают. Даже тогда он прячет свою радость и ограничивается замечанием, что оно не очень велико, и предоставляет женщинам повод посмеяться над ним. Теперь Джин носит кольцо не Артура, а Дойлов, и это ничем не хуже, а возможно, и лучше. Он воображает, как будет видеть его на скатерти обеденного, заставленного приборами стола и на клавишах рояля, на ручке театрального кресла, на поводьях лошади. Он думает о кольце как о символе того, что связывает ее с ним. Его мистическая жена.

Джентльмену дозволены две белые лжи во спасение: чтобы защитить женщину и вступить в бой, если бой правый. Количество белой лжи, к какому Артур прибегает ради Туи, далеко превосходит то, которое он мог вообразить. Вначале он предполагал, что каким-то образом в суете его дней и недель, его новых предприятий и увлечений, занятий спортом и путешествий нужды лгать ей вообще не возникнет. Джин исчезнет в насыщенности его календаря. Но раз она не может исчезнуть из его сердца, то равно не может исчезнуть из его мыслей и его совести. И он обнаруживает, что каждая встреча, каждый план, каждая записка и каждое отправленное письмо, каждая мысль о ней ограждаются той или иной ложью. Главным образом он просто умалчивает, хотя иногда бывает необходимо что-то придумать, но в обоих случаях это ложь, и от этого никуда не денешься. А Туи настолько абсолютна в своей доверчивости. Она без вопросов принимает и, как всегда принимала, внезапные изменения планов Артура, его импульсивность, его решения остаться или уехать. Артур знает, что у нее нет никаких подозрений, и это скребет его нервы тем сильнее. Он не представляет себе, как прелюбодеи способны уживаться со своей совестью; насколько же нравственно убоги должны они быть, чтобы так беззаботно лгать.