Одна минута и вся жизнь - Полянская Алла

– Ничего, ты все сам понимаешь. Что можно сказать в таком состоянии?

– Ее накормили героином. Дорогостоящая смерть. Но у нее хватило сил доползти до ванной и промыть себе желудок. Она выживет.

– Мне это неинтересно.

Дана отключается от линии. Она не узнала того, что ее интересовало. Она не узнала, для кого Вика шпионила за Ивановой и откуда у нее тот диск. Впрочем, на этот счет как раз можно строить предположения.

– С кем ты говорила? – спрашивает Антон.

– Если ты думаешь, что я стану отчитываться, значит, ты окончательно спятил.

– Илонка!

– Запомни, я не твоя собственность, ясно? У тебя денег не хватит, чтобы купить меня.

– Значит, и ты имеешь цену?

– Наверное. Правда, я ее себе еще не назначила.

– Иногда мне хочется избить тебя.

– Это будет последнее, что ты попытаешься сделать в своей жизни. Хорошенько запомни это, малыш.

Дана выходит из машины и скрывается в толпе. Антон бежит следом, охранники идут за ним, сквозь толпу. Но Дане мальчишка больше не нужен – на данном этапе.

– Ты пришла.

Губы Вики потрескались, под глазами залегли темные тени.

– Как ты?

– Жива твоими стараниями. Спасибо, Дана.

– Я была в твоей квартире. Вика, этому пора положить конец.

– Я не понимаю… Что ты имеешь в виду?

Дана оторопело смотрит на нее. Это все та же Вика, смугловатая, со светлыми большими глазами и русыми косами. Вика Морозова. Это из сна… о чем? Дана не знает. Вместе с Викой в ее жизнь всегда входило смятение.

«Она приносит мне несчастье».

«Мистика какая-то. Это совпадение».

– Ты очень изменилась. – Вика вглядывается в незнакомое лицо. – О чем ты говоришь?

– О фотографиях Стаса в твоей квартире. Зачем ты ими стены оклеила? Это безумие, Вика.

– Но я… Дана, ты меня пугаешь! У меня нет фотографий Стасика. Только несколько отснятых пленок, но я так и не решилась снова напечатать снимки. А те, что были, порвала в ту ночь, когда он ушел за тобой… Я не понимаю, что они все находят в тебе? Может, прав был Юрка и ты просто инопланетянка?

– Тогда кто имел доступ к тем негативам?

– Никто… Они лежат в моем столе. Знаешь, дочь осталась с Юркой, я живу одна…

– Кто накормил тебя наркотиком?

– Дана, это…

– Вика, для кого ты поставляла информацию о своей начальнице?

– Я не…

– Вика, ты мне скажешь.

– Но зачем тебе? Господи, это просто нелепость… Двое вломились ко мне, зачем-то пытались меня убить. Я не знаю, почему. Алекс просил меня присматривать за Дарьей. Он мой друг… Что все это значит?

– Зачем ты прятала диск?

– Это же деньги, Дана! Номера счетов! Нам бы хватило и части этих бабок.

– Где ты взяла этот диск?

– У Алекса. Он убьет меня, если узнает.

– Где его найти?

Наверное, и вправду судьба. В этом есть что-то мистическое: когда Дана встречает Вику, ее судьба делает вираж. Стреляли сейчас, скорее всего, из окна напротив палаты. Или с крыши. Пуля разворотила Вике грудь.

– «Мэрилин…» – пролепетала она.

– Что, Вика?!

Вторая пуля отбросила Дану к стене.

– …Давай, Михалыч, заканчивай.

Голос доносится, словно из колодца. Дана чувствует страшный холод.

– Еще одна осталась.

– Рыженькая? Она уже никуда не торопится, как видишь. Завтра вскроешь. Что тут гадать? Причина смерти очевидна, вскрытие – простая формальность. Идем, футбол пропустим.

– Но я еще должен направить протокол экспертизы…

– Так садись и пиши. Девчонку пристрелили. Пуля уже у баллистиков – навылет прошла. Пиши быстро, и пошли домой.

– Но надо произвести вскрытие!

– Ну, ты зануда! Да на кой ляд тебе это? Завтра поковыряешься, некрофил несчастный.

– А протокол?

– А протокол пиши сейчас, Ритка отнесет, и дело с концом. Причина смерти сомнений не вызывает, надеюсь?

– Ладно, ты прав. Завтра вскроем. А то начинать день с утопленника не очень весело.

– Точно. С такой красотки – совсем другое дело.

– Она была блондинкой. Зачем-то красила волосы.

– Вижу. Смотри, волоски на теле светлые. Давай, скорее пиши, я подпишу, и пойдем. А Ритка пусть отнесет в отдел, не рассыплется.

Дана чувствует, как нарастает в груди острая боль, сбивающая дыхание. Она лежит неподвижно на холодном столе, накрытая всего лишь простыней. Ей холодно и больно, но инстинкт самосохранения заставляет ее лежать неподвижно. Она уже поняла, где находится.

– Ну, вот. Пошли, Михалыч, жрать охота – сил нет.

– Подписывай, но учти: это подлог.

– Молчи, грусть-тоска! Трудоголик хренов. Можешь взять работенку на дом. Вон того утопленника не желаешь? Всего-то месяц поплавал, почти как новенький!

– Ты извращенец. Идем, футбол, поди, уже начался. Представляешь, заношу я в дом труп, а Маринка…

Дверь закрылась, затих смех. Дана невольно усмехнулась, представив реакцию несчастной Маринки на сверхурочную работу муженька. Но острая боль в груди снова напомнила о себе, и Дана попробовала шевельнуться. Как ни странно, ей это удалось. Она отбросила простыню и попыталась сесть. Что-то теплое заструилось по телу. Дана опустила глаза – кровь. Она приложила к ране простыню, от всей души уповая, что она чистая.

Она понимает, что случилось нечто из ряда вон. Ее больше нет в списке живых. Скорее всего, тот, кто стрелял, знал, кто она такая и что теперь ее нет. И протокол вскрытия уже имеется. Значит, она с полным правом может уйти отсюда. Вот только не умереть бы по-настоящему, потому что рана, судя по всему, серьезная. Бедная Вика! Она точно приносила ей одни несчастья.

Дана сползает со стола. Холодные плитки пола студят ноги. Болит в груди, и все плывет перед глазами. Дана осознает, что стоит совершенно голая, а на улице зима и надо куда-то уйти, но как? Дана оглядывает помещение. Это большая комната, выложенная белым кафелем. На столах лежат тела, накрытые простынями с пятнами крови. На полу тоже тела, но Дана не реагирует на них. Ей больно, холодно, и сознание так и норовит отключиться.

«Чего доброго, я и вправду стану клиенткой этого заведения. – Дана идет к двери, цепляясь за столы. – Можно себе представить, что они подумают, если найдут меня не на столе, а где-нибудь еще…»

Но смеяться Дане совсем не хочется. Обернув руку краем простыни, она поочередно открывает ящики письменного стола. Ничего, что могло бы пригодиться. Она выходит в коридор. Дверь напротив приоткрыта, и Дана входит туда. Это раздевалка. Несколько халатов, зеленый костюм хирурга, чьи-то тапки. Дана сворачивает простыню и перетягивает себя ею, как поясом, – чтобы остановить кровь. Поверх этой импровизированной повязки надевает зеленый костюм, потом обувается. Тапки велики, но это лучше, чем ничего.