И жизнь моя – вечная игра - Колычев Владимир

Почти две недели его не было в камере. За это время здесь мало что изменилось. Разве что холодней стало, да и людская плотность на один квадратный метр увеличились. Все тот же Булыга остался, по-прежнему смотрел за камерой. Он и принял Тимофея, поблагодарил за щедрый вклад в камерный «общак» из своей посылки.

– Видать, круто взялись за тебя менты, если в трюме тебя душат... Смотрящий с тобой поговорить хочет. Что-то случилось там у вас в Заболони...

Тимофей напрягся. Смотрящий по тюрьме зря вызывать к себе не станет.

Его подняли ночью, прикормленный конвоир доставил его в камеру к смотрящему.

Вор не поднялся из-за стола, встречая Тимофея. Но руку ему подал, располагающе улыбнулся.

– Слышал о тебе, Орлик. Заболонь ты крепко держал, про наш воровской «общак» не забывал. Сам теперь с него греешься...

Это было явным преувеличением со стороны вора. Тимофей знал, что из «общака» грев идет и на тюрьмы, и на зоны. С него греется братва в карцерах, штрафных изоляторах, на больничках. Но в карцере он ничего не получал со стороны. Только хлеб да воду. Оголодал он там, отощал, вид у него доходяжный. Но если вор считает, что в карцере его «грели», пусть считает. Нечего антимонию на пустом месте разводить.

– Я тебя вот чего позвал. Конотоп весточку шлет. Беда, говорит, в Заболони. Менты всю твою братию разогнали. Между собой стравили, а кто уцелел – на кичу, под пресс... Так что для тебя даже лучше, что ты здесь. Хоть и по карцерам тебя гоняют, но все равно здесь спокойней...

– Мне такой покой мало интересен, – усмехнулся Тимофей. – На волю мне нужно. Я бы там разобрался...

– Как ты на волю выйдешь? Семь жмуров на тебе. Говорят, менты свидетеля твоего крепко прячут.

– Крепко. А может, и не очень... Кто ее искать будет, если всех разогнали...

– Конотопа можно озадачить.

– Было бы неплохо.

– Хорошо, я маляву пошлю. Он эту суку из-под земли достанет... Если сможет...

– Век не забуду.

– Тут не только твой интерес. Тут и наш интерес. Ментов надолго не хватит. Сдохнут они рано или поздно. В Заболонь тебе надо, тему свою на рельсы ставить.

– Да хоть сейчас.

– Сейчас не выйдет, а позже – глядишь, найдут суку ментовскую. На волю выйдешь, все сделай, чтобы город под себя взять.

– Само собой.

– Это наш тебе воровской наказ...

– Ясно.

– И чтобы исправно отстегивал, – пристально глянул на Тимофея вор.

– А разве... – начал было Тимофей, но тот его перебил.

– Не разве. Раньше ты с барского плеча на «общак» сбрасывал. А теперь сполна будешь отстегивать, четвертую часть как с куста...

Тимофей согласно кивнул. Он готов был отдавать ворам половину от прибыли, лишь бы те помогли ему отбить у ментов город.

– Ну, значит, договорились, – благодушно улыбнулся вор.

И протянул Тимофею руку. Этим он заключил с ним договор и дал понять, что разговор закончен.

Дощатый заслон над головой с шумом отошел в сторону. Тимофей был настолько слаб, что не мог поднять голову, чтобы глянуть вверх. Да и что он там мог увидеть? Сейчас бросят пару жменей прошлогоднего зерна, на этом все и закончится. Надо потом будет ползать по дну ямы, искать и склевывать зернышки. Занятие очень трудное, поскольку не осталось в нем для этого сил...

Он давно сбился со счета. Не знал, какое число на дворе. Знал, что прошла зима, весна, наступило лето. И все это время он провел в своей яме.

Был бы медведем, впал бы в спячку на зиму. Но он был человеком, притом разутым и холодным. Никто не позаботился о том, чтобы хоть как-то оградить его от холода. В сене пытался от него спастись. Но тщетно. Серьезно пострадал от морозов, и не совсем понятно, каким чудом выжил. Ведь сто раз насмерть замерзнуть мог. Или от голода подохнуть... По весне у него стали выпадать зубы. Природа оживала, а он умирал от слабости.

Но все же он дотянул до лета. Хотя оно и не принесло особого облегчения. Холод и сырость ушли, а голод остался. И настолько он был слаб, что не было желания жить...

– Здесь кто? – властно и жестко спросил чей-то незнакомый голос.

– Князь Орлик, – отозвался надсмотрщик.

– Орлик?!.. Разве он еще жив?

– Пока да.

– Давай, наверх подымай.

– Он сам не сможет.

– Я сказал, подымай!

Надсмотрщику пришлось самому спускаться в яму к Тимофею. Нужно было видеть, с каким отвращением он ступал по загаженному полу, с каким презрением смотрел на исхудавшего и запущенного до безобразия пленника. Тимофей и сам догадывался, сколь убогое зрелище он представляет. И даже сомневался в том, что он похож на человека.

Надсмотрщику так не хотелось мараться о пленника, что он крикнул наверх:

– Издох Орлик!

У Тимофея даже не было сил, чтобы криком подать о себе знать. Но когда он услышал «Подымай!» из уст надсмотрщика, злость вскипела в нем, и силы вдруг откуда-то появились. С трудом, но он сумел оторвать свое тело от земли и прыгнуть на нерадивого служаку. Мертвой хваткой вцепился в его ногу.

А наверху тянули уже за веревку. Отощавший пленник весил совсем немного, раза в два меньше, чем надсмотрщик. Поэтому его приятели без особых усилий вытащили наверх их обоих.

Отцепившись от надсмотрщика, Тимофей лег на спину, раскинул в стороны руки. Земля такая горячая, над головой непривычно светлое небо, жаркое солнце светит так ослепительно, что больно глазам.

– А ты говоришь, издох, – сказал незнакомый голос.

Тимофей попытался разглядеть подошедшего к нему человека, но отвыкшие от дневного света глаза не хотели смотреть на него, сами по себе закрывались... Да и зачем ему на кого-то смотреть, если все равно добром эта встреча не закончится.

Лада предала его. Но она же даровала ему надежду, которой он жил всю зиму. Умерла эта надежда, и он умирал вместе с ней. Сейчас вражья морда глянет на него и распорядится сбросить обратно в яму. Может, разобьется насмерть в падении? Себе во благо...

– Давно он здесь?

Он ощущал отвращение, которое испытывал вельможный человек, глядя на него.

– С осени.

– Не кормили, поди.

– Ну нет, господин. Сытно кормили...

– Самого в яму брошу. Так же сытно кормить буду!

– Воля твоя, господин, – испуганно проблеял надсмотрщик.

– И князя вашего туда же... Эй, Орлик, ты живой?

Незнакомец коснулся Тимофея ногой, легонько надавил на плечо. Ответом ему был утвердительный кивок головой.

– Глеб твою Заболонь взял. А мы Рязанью завладели... Любослав я, воевода муромского князя...

Чуть позже Тимофей узнал, что произошло. Муромские полки с ходу взяли Рязань, и теперь вершили суд, решали, кого казнить, кого миловать. Тимофей не был другом муромскому князю, но и врагом тот его не считал. Поэтому сейчас он имел возможность обрести свободу.

– Не знаю, что и делать с тобой, – продолжал воевода. – Нам ты без надобности, а в яму обратно бросать – грех на душу брать... Пусть князь решает...

Муромский князь решил Тимофея отпустить. Его перебросили через коня, вывезли за стены городского острога, на этом его конное путешествие и закончилось. Его сбросили наземь в чистом поле. Выживешь – твое счастье, нет – в убытке никто не останется.

Его грубые благодетели ускакали прочь, а он остался лежать на земле, лицом вниз. Запах свежей травы, благоухание полевых цветов, нежность теплого ветерка – все это действовало на Тимофея оживляюще. Но больше всего пользы он получал от матушки-земли. Это в яме она забирала его силы, а сейчас она впитывала в себя его немощь.

И все же он пролежал без движения до самой темноты. Так и не хватило ему сил подняться. А надо вставать, идти к реке, воды испить, грязь коростную да смертную печать с чела смыть. Тогда и на душе полегчает, и тело крепче станет. Рыбкой опять же неплохо было бы поживиться. Снасть он из ивовых веток сплетет – умеет.

Тимофей уже собирался подняться, когда услышал топот копыт. Два всадника, и ехали они к нему. Послышались и голоса, перекрываемые конским фырканьем.

– Здесь он где-то должен быть, – сказал один.

– Черт! Темнота хоть глаз выколи, – чертыхнулся второй.

– Глаз тебе князь выколет, если не найдем. И тебе выколет, и мне...

– Сначала милуют, затем казнить велят. А зачем казнить, сам бы издох!

– Издох?! Нет его нигде, а ты издох, говоришь!

– Здесь он где-то, здесь...

Тимофей уже понял, что речь шла о нем. Его искали всадники. Те самые, которые и привозили его сюда. «Сначала милуют, затем казнить велят...» Из этого он понял, что князь сменил милость на гнев. Или подговорил его кто избавиться от Орлика, или сам счел нужным свести его со свету.

– Нет его нигде... Ушел... Если в Заболонь пойдет, плохо. Там ватага смутьянов, по лесам окрест бродит...

Всадники продолжали разговаривать меж собой. Тимофей внимательно вслушивался в их разговор. Но вместе с тем готовился к бою. Не с добром пришли к нему эти люди, обратно на княжий двор отвезти хотят, а там верная смерть его ждет... Нет, умирать он не намерен. Может, жизнь только начинается. Ватага какая-то по лесам бродит. Может, Алешка верный ею верховодит, может, еще кто-то из верных ему людей. Вдруг он сможет взять Заболонь обратно? Не этого ли боится муромский князь, вознамерившийся прибрать к рукам всю Рязанщину?