Дважды коронован - Колычев Владимир

– Но хорошо бы до самых петухов.

– Ну, тогда после отбоя надо...

– Заметано! – заключил Боб. – Я все на себя беру. Все будет путем.

Спартак сунул деньги ему в карман и посмотрел выразительно. Дескать, спрос будет очень жесткий, если бабло сгорит без дыма.

За деньги Спартак не переживал, это дело наживное. А вот время уходило, как водка в горло. Половина четвертого ночи уже, а подъем в шесть.

Боб сделал все как надо. И с каптером договорился, и даже с Медяком. Водки десять бутылок взял, закуску организовал. Спартак и поел, что называется, от пуза, и выпил крепко, и с пацанами за жизнь обстоятельно поговорил. Нормальные парни, одной с ним крови. И они уже в огонь готовы за него идти, и в воду.

Одно плохо: завтра его снова вернут в штрафной изолятор. А ему хотелось бы поговорить с Окунем. Весь вечер он ждал, когда ссученный заденет его; но нет, тот не заедался, даже не стал возражать, когда Боб уступил Спартаку свою шконку в престижном месте, а сам занял койку попроще, согнав с нее мужика.

Тогда Спартак подумал, что Окунь затевает какую-то пакость, и ждал, что тот нагрянет в каптерку после отбоя. Не зря же Аладдин сдал каптерку без проблем, и Медяк ничего не сказал.

Спартак жаждал сойтись с Окунем в жестокой схватке. Пока это была возможность показать себя, утвердить свой авторитет. Но время шло, а Окунь так и не появился.

– Может, спать пойдем? – осторожно спросил Телок. – Завтра опять доски пилить.

– Ну да, с похмелья можно без пальца остаться, – икнул Жбан.

– Без какого? – гыкнул Дыня.

– Да ну тебя! – апатично махнул на него рукой Хруст.

И шутка плоская, и голова тяжелая, чтобы на нее отзываться.

Ночь уже на исходе, но из всей водки братва едва осилила половину. Не получился у них загул, потому что в уме они все завтрашний день держат. Работать надо, план давать, иначе без лагерных благ можно остаться. Да и от Медяка получить на орехи... Это сегодня у них есть деньги, чтобы лояльность главного «козла» купить и его каптера. А завтра на мели все будут и никаких поблажек больше не обломится. Вот если бы они в отряде основными были, чтобы никаких работ... Но такое право заслужить надо. А они не особо рвутся в бой, хотя и под градусом.

А ведь Спартак нарочно накачивал пацанов, чтобы они осмелели. Чтобы на бунт их поднять, расправу над суками и «козлами» учинить. Но пацанов только в сон тянет, а на подвиги нет...

Он ждал, что ссученные сами нагрянут к ним в каптерку с расправой, но, похоже, надежда не оправдалась. Что ж, надо заводить пацанов, волной гнать их в последний бой. А волну поднять непросто.

– Этот палец беречь надо, – рассудительно произнес Спартак. – Он для дела будет нужен.

– Что, опустить кого-то надо? – оживился Дыня.

– Не надо никого опускать, – скривил губы Спартак. – Девчонки будут, для них здоровье беречь надо...

– Когда они будут?

– А когда власть свою здесь поставим, тогда и будут. У меня же рынок на воле, там такие миллионы крутятся, что «козлам» и не снилось. Я в законе и могу в общак пару миллионов сбросить. В наш общак, лагерный. Кто со мной, тот в шелках, а кто против – тот в шоколаде из шоколадного цеха. Кто со мной, у того и девочки будут, и ханка, и разгульная жизнь...

– Ну, так мы с тобой! – расправил плечи Барбос.

– Крутой ты пацан, Спартак! Я за тебя горой! – Хруст сделал жест, будто собирался ударить себя кулаком в грудь, но даже одежды не коснулся. Но стук был такой, что Дыня даже вздрогнул.

Спартаку пришлось тряхнуть головой, чтобы разобраться в ситуации. Оказывается, это стучали в дверь.

Стук повторился, и от удара на этот раз из косяка посыпалась штукатурка.

– Что там за слон ломится? – спросил Боб.

– А это Окунь, по ходу, – решил Спартак.

Он и сам протрезвел от этой мысли, и братва встряхнулась. Боб вытащил из сапога остро заточенный прут, Хруст – самодельный нож с наборной ручкой; остальные разобрали штыковые лопаты, заботливо вычищенные каптером.

Только после этого Спартак открыл дверь. И точно, за порогом стояли Окунь, Медяк и еще толпа крепких на вид зэков. И неважно, кто из них «козел», а кто ссученный. Мочить нужно было всех. Именно мочить, потому что миром дело не закончится, а полумерами с Окунем не справиться. Глядя на него, Спартак понимал, что его можно убить, но только не подчинить. Гиблый у него взгляд и ход мысли скользкий; такой не прощает обид, и, если у него не получится сладить со Спартаком в лобовой атаке, он обязательно зайдет в хвост, исподтишка. И ужалит смертельно.

– А-а! Суки вышли погулять! – презрительно скривился Спартак.

СВП расшифровывалась неоднозначно. Вроде бы служба внутреннего порядка, а воры называли ее «сука вышла погулять». Или «суке вышла половина». Можно было изгаляться и дальше в том же духе, но Спартаку сейчас точно не до того.

Да и Окунь не обращал внимания на его юмор. Он и без того был на взводе. И на Спартака сейчас смотрел, как гаишник на водителя, определяя, пьян тот или нет. Видимо, рассчитывал, что водка свалит его с ног и ему останется лишь нанести добивающий удар. Но Спартак крепко стоял на ногах, и это злило Окуня. И Медяк, похоже, был разочарован. Не вышло у них с легкой добычей, а заказ хозяина нужно выполнять.

– Так, расходимся все! – командным голосом распорядился он.

Грамотный ход. Сейчас братва разойдется, а Спартак останется в одиночестве.

Телок отставил в сторону лопату, шагнул к выходу, Дыня ломанулся за ним, но Спартак свирепо глянул на них, и они буквально вмерзли в пол.

– А чего расходиться? – спросил он, с издевкой глянув на Медяка. – Мы тут нормально сидим, про кино говорим, про культуру. Пацаны про фильм рассказывали, «Планета обезьян» называется. Там на целой планете обезьяны правили. А у нас тут, получается, планета козлов? И сук?.. Я человек и на такой планете жить не хочу.

– И я не хочу, – поддержал его Барбос.

– Да на фиг мне такая планета нужна, – подал голос Боб.

– Гаси козлов! – заорал вдруг Хруст.

Но толпа не поддалась на его призыв. То ли водки не хватило для заводки, то ли раздутой ею кишке не хватало толщины. Зато сучье племя ломанулось в каптерку вслед за Окунем и Медяком. И только Спартак шагнул им навстречу.

Окуня он встретил кулаком в челюсть. Тот попытался поставить блок, чтобы затем пустить в ход заточку, но удар оказался настолько мощным, что ему ничего не помогло.

При ударе Спартак вплотную сблизился с Медяком. Тот, как представитель официальной власти, был без заточки, только с ментовской дубинкой, которой он сильно ударил Спартака по голове. Но разве матерого уличного бойца этим возьмешь? Не замечая боли, Спартак ударил его в ответ. Головой. От всей души. Хватаясь за сломанный нос, Медяк осел на пол, под ноги своим бойцам.

И Окунь выведен из игры. Но «козлы» не разбежались как овцы, лишенные пастуха, и всем стадом набросились на Спартака. Одного он сбил с ног локтем, другого долбанул головой, третьего взял на удушающий прием, но четвертый ударил его железным прутом по плечу, и рука мгновенно онемела. Тут же последовал удар по голове, да такой, что у Спартака потемнело в глазах. Но машина Судного дня уже запущена, ее не остановить. Уже на автопилоте Спартак вцепился пальцами кому-то в кадык и сломал щитовидный хрящ. Его сбили с ног, но, падая, он руками обхватил чью-то шею и снова вцепился в горло, на этот раз зубами.

– Наших бьют! – заорал Барбос.

– Гаси козлов! – снова призвал Хруст.

На этот раз он и сам ринулся в бой, и остальные пацаны последовали за ним.

Но к этому времени Спартак уже почти ничего не соображал. После сильных ударов по голове он едва стоял на ногах и действовал больше на инстинктах, чем на разуме.

Он разжал зубы, сплюнул чужую кровь, прижал кого-то из «козлов» к стене, ударил его лбом в переносицу раз, другой... Все как в тумане, на безотчетных инстинктах. Но на ногах держался и толпу вел за собой.

Сознание включилось, когда перед глазами мелькнула заточка. Руку он перехватил инстинктивно, но, распознав Окуня, сбил его на пол сознательно, с чувством исполняемого долга. Потом подобрал упавшую заточку, зная, зачем это делает. Таких врагов в живых не оставляют.

Угол железной столешницы стремительно надвигался на глаза. От сильного толчка Спартак потерял равновесие, но все-таки успел выставить руку, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Об этот угол он стукнулся локтем, но это мелочь, мог и без глаза остаться.

Проклятые менты ничуть с ним не церемонились. И дубинками отоварили, и в карцер втолкнули по всем правилам садистской науки. Один открыл дверь, двое исполнили роль катапульты, которая и запустила Спартака в камеру с середины продола. А ведь мог и убиться...

Но все-таки он жив. И дверь за ним закрылась. Тихо вокруг, только слышно, как с крана в раковину капает вода. Спартак лежал на полу, подняться сил не было. Но ничего, он еще придет в себя, оклемается...