Последний герой - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Запасаться оружием.

– У нас уже есть, – показала Фиалка на свою дубинку.

– Это для ближнего боя. А нам нужно что-нибудь посолидней, с большей дальнобойностью. Например, камни. Оружие пролетариата… – Он улыбнулся. – Это я запомнил еще со школы.

– Выучил на уроке истории?

– Нет. Жизнь научила. В детстве мы часто дрались – двор на двор, улица на улицу и так далее. Штакетник, металлические пруты и булыжники были нашим главным оружием.

– А ты, оказывается, забияка.

– Да нет. Просто меня приглашали за компанию. А отказаться было никак нельзя. Своего рода кодекс чести… Ну ладно, пора приниматься за работу. Забирайся наверх, будешь помогать…

Спустя какое-то время Гараня уже собирал по берегу увесистые голыши и зашвыривал их на выступ (его высота не превышала пяти метров), а Фиалка носила камни в пещеру и складывала их в кучу возле входа.

Вечерело…

Глава 22

Самусь от страха был едва живой. Все его самые худшие предположения начали сбываться в рекордно короткие сроки. И все же у него хватило смекалки и мужества броситься в чащу, когда вор и Люсик начали избивать Гараню.

Он понимал, что Малеванный не простит ему побега. Мысль о грядущем наказании подействовала на бомжа словно парализующее средство, а потому у него не хватило сил убежать от бухты как можно дальше. Едва за ним сомкнулись джунгли, ноги отказались ему повиноваться, и Самусь рухнул на землю будто подкошенный.

Единственное, на что хватило бомжа, так это на последнее, воистину титаническое в его состоянии усилие – с трудом раздвинув толстые ветки, он заполз в густые заросли колючего кустарника и притаился.

Это было очень надежное убежище, в равной мере оберегающее Самуся и от возможного нападения хищников, и от Малеванного, которому вряд ли могло прийти в голову, что кто-либо в состоянии продраться сквозь непроницаемую зеленую стену, состоящую из сплошных колючек.

Оказалось, что в кустарнике есть свободные от веток площадки, и Самусь с облегчением оккупировал одну из них. Она была не более метра в диаметре, и бомж скрутился в клубок, словно кот на завалинке. С одной, но весьма существенной, разницей – ни распрямиться, ни сладко потянуться он не мог, так как отовсюду торчали острые шипы.

Так он пролежал в кустарнике не менее двух часов. Самусь не знал, что ему делать. Мысль о возвращении к хижине, а значит, на расправу к Малеванному, его даже не посещала. Но и снова продолжить путь он тоже боялся. Вдруг вор и Люсик начали его разыскивать.

Неожиданно пребывающий в сомнениях и терзаниях Самусь услышал треск ломающихся веток, чьи-то шаги, и вскоре через просветы в зарослях он увидел Малеванного. Бомж обомлел. Неужели вор отыскал его по следам?!

Но все его страхи оказались напрасными. Малеванный подошел к трухлявому пню, поковырялся в нем и достал кокосовый орех, закрытый толстой пробкой. Вынув пробку, вор жадно прильнул к отверстию и начал пить.

Недоумение Самуся рассеялось быстро – до него донесся запах спиртного. Бомж сразу же сообразил, что это Малеванный украл у Гарани виски, перелив содержимое бутылки в кокосовый орех.

– Убью гада… – пробормотал вор, водружая орех на прежнее место. – Грязный урод, бомжара хренов! Ну, попадешься ты мне…

Немного потоптавшись на месте, с сомнением и опаской посматривая на заросли, Малеванный грязно выругался, срубил мачете какое-то растение и повернул свои стопы обратно. Вскоре его шаги заглушил неумолчный шум древесных крон и птичий гам.

Самусь таился еще, как минимум, битый час. Но вокруг было тихо и спокойно, и бомж рискнул покинуть свое убежище. Нимало не колеблясь, он подошел к пню и выкопал из-под древесной трухи заначку Малеванного.

Оказалось, что там лежали два ореха с пробками. Похоже, в одном импровизированном сосуде все виски не вместилось. Положив свою находку в рюкзак, Самусь, ехидно ухмыляясь, углубился в джунгли…

* * *

Люсик едва сдерживал ненависть, которая била через край. Он лежал под самой стеной хижины, уткнувшись носом в бамбуковые палки, еще хранившие свежий травяной запах. Люсик готов был убить Малеванного, изрезать его на мелкие кусочки.

Вор насиловал Крошу. Впрочем, насилием его действия можно было назвать лишь с большой натяжкой – девушка даже не думала сопротивляться. Она лежала неподвижная, безгласная и временами даже казалось, что бездыханная.