Головорез - Брюер Стив

— Похоже, вы сомневаетесь в моих способностях, мистер Гейдж.

— Я ничего не имею против вас. Но я знаю адвокатов семьи. Вас превосходят числом и вооружением.

— Тем интереснее.

— Наилучшая ли это позиция для вашей клиентки?

— Об этом позвольте беспокоиться мне. Я хорошо позабочусь о своей клиентке. Я всегда это делаю.

— Лишь бы вам не помешали ваши амбиции. Вы ополчились на крупные корпорации, отлично. Но только не навредите Грейс этой своей идеей фикс…

В глазах Лусинды появился злой огонек.

— Спасибо за вашу заботу, мистер Гейдж. Но я не нуждаюсь в нравоучениях.

Он примиряюще поднял руки:

— Не обижайтесь. Легко увлечься, атакуя богатых.

— Так же легко увлечься, защищая их. Как вы можете жить в мире с собой, выполняя грязную работу для Дональда Шеффилда?

— Я никогда не говорил, что она грязная.

Лусинда подняла брови:

— Мне рассказывали.

— Грейс? Она только изображает, что знает все. Она рассказывает вам то, что вы хотите услышать. У Грейс склонность все драматизировать.

Лусинда Крус не ответила.

— Вот что я вижу в перспективе, — сказал Соломон. — Наши адвокаты вызовут Грейс для дачи показаний и выставят ее сумасшедшей, водя кругами вокруг одного и того же.

— Спасибо, что предупредили, — сухо произнесла она. — Я постараюсь, чтобы она не попала в такую ситуацию.

— Возможно, это не удастся предотвратить.

— Посмотрим. А тем временем мы получим полную информацию о состоянии Майкла, чтобы выделить из него то, что по закону причитается Грейс. На эти миллионы можно будет купить уйму сеансов у психоаналитика.

— Вам не выиграть, — настаивал Соломон.

Она запустила пальцы в черные кудри, обрамлявшие ее лицо. Вздохнула. На секунду показалась усталой. Затем их глаза встретились, и Лусинда снова улыбнулась.

— Я уже выигрываю, — сказала она.

— Откуда вы знаете?

— Шеффилды заволновались. А иначе они не прислали бы вас сюда.

— Они не…

— Когда сегодня утром Майкл Шеффилд избил свою жену, он обеспечил нам сочувствие суда. Мы выиграем.

Они сидели, глядя друг на друга. Соломона, как магнитом, тянуло к сидевшей напротив него красивой женщине. Он огромным усилием воли заставлял себя сохранять неподвижность.

— Мне жаль, мистер Гейдж, — сказала она. — Вы кажетесь приятным человеком, и я ценю то, что вы сделали сегодня утром. Но вы играете не за ту команду.

Она посмотрела на золотые часы у себя на запястье, затем отодвинула стул и поднялась:

— У меня встреча на другом конце города.

Соломон тоже встал. Он чувствовал необходимость сказать что-нибудь, чтобы обелить себя в ее глазах, но боялся показаться неловким или навязчивым.

— Передайте Шеффилдам, что мы увидимся с ними в суде, — сказала Лусинда.

Он кивнул и повернулся к двери.

— Мистер Гейдж?

Он замер, взявшись за дверную ручку.

— Вы ни в чем не виноваты.

— Знаю.

— Но у вас угнетенный вид, словно на ваших плечах тяжесть всего мира, — сказала она.

— Не всего мира, а семейства Шеффилдов, усевшихся мне на шею и считающих, что я должен их опекать.

— Нелегкая работенка.

— Вы даже не представляете, насколько нелегкая.

Глава 36

Лу Велаччи сделал последнюю затяжку и выбросил окурок из окна автомобиля, когда Соломон Гейдж вышел из адвокатской конторы. Гейдж посмотрел в обе стороны, и Лу сполз пониже.

Гейдж сделал несколько шагов по тротуару в его сторону, и Лу испугался было, что его заметили. Но Гейдж вскинул руку, сигналя проезжавшему такси. Лу взялся за ключи, чтобы завести «форд»…

— Эй!

Лу от удивления дернулся. В окошко со стороны пассажирского сиденья заглядывал панк. Лу не понял, парень это или девчонка. Лет двадцати, в черной дранине, утыканной английскими булавками, заклепками и прочей дрянью — вечным кошмаром службы безопасности аэропорта. Юное лицо было безволосым, а глаза густо обведены черной тушью, поэтому Лу решил, что это, наверное, девчонка, но голос звучал басовито. Волосы, выкрашенные в угольно-черный цвет, торчали вверх таким количеством игл, что походили на эти… как их… такие штуки, которые живут в океане…

— Эй, — повторило чудо. — Я к тебе обращаюсь.

…Морских ежей.

— Что? — спросил Лу

— Ты выбросил в окно сигарету.

— Да? И что?

— А то, что мир тебе — не пепельница. Я тут живу, придурок.