Головорез - Брюер Стив

— Ясно, — отозвался Соломон. — А дом — это Майами?

— А разве все кубинцы не оттуда?

— Не с Кубы?

— Вообще-то да, но я была слишком мала, чтобы хорошо помнить Кубу. Мы были в числе мариелитос.^[7] Приплыли сюда в восьмидесятом году. Мне было всего четыре года. На Кубе мой отец работал врачом и во всеуслышание заявлял о своем презрении к режиму. Фидель рад был выкинуть его из страны.

Лусинда умолкла, чтобы прожевать кусок рыбы. Закрыв глаза, она даже не жевала — рыба таяла у нее во рту. Наслаждение было, по-видимому, таким сильным, что наблюдавшего за ней Соломона бросило в жар. Ему бы хотелось доставить ей такое же удовольствие, будь у него возможность.

— Во Флориде нас ждала совсем другая жизнь. Лицензию на работу по специальности отцу не дали, а наши деньги отнял Фидель. Поэтому отец работал лаборантом, а мама убиралась в чужих домах.

— И они платили за вашу учебу в колледже.

— Они помогали, но в основном я платила сама, подрабатывая в свободное время и получая стипендии. Сюда я приехала для учебы в школе. Сан-Франциско мне очень понравился, я решила остаться.

— Этот город притягивает людей.

Она улыбнулась.

— Но только не вас. Вы ждете не дождетесь, как бы сбежать назад, в лес.

— Я с удовольствием проводил бы в городе больше времени, если бы на то у меня была веская причина.

Лусинда улыбнулась ему, и они долго, в насыщенном молчании смотрели друг на друга. Затем отвели взгляды, внезапно заинтересовавшись едой. Соломон старался есть помедленнее. Ему хотелось, чтобы их трапеза длилась вечно.

Когда беседа возобновилась, они поговорили о городе, еде и музыке. Не касаясь личного. Не пускаясь в откровенности. И вне всякого сомнения, не упоминая о Шеффилдах.

Официант предложил десерт, но Лусинда взглянула на часы и сказала, что ей нужно возвращаться в суд. Как и договаривались, они заплатили каждый за себя. Соломон оставил сверх того щедрые чаевые. Поскольку это было любимое кафе Лусинды, ему хотелось, чтобы его здесь запомнили. Он мечтал вернуться. И не один раз.

Солнечный свет заливал улицу. Соломон достал из внутреннего кармана темные очки и водрузил на нос.

— Теперь вы похожи на телохранителя, — сказала Лусинда.

— Да?

— Большого страшного человека.

— Снять очки?

— Нет, ничего, — сказала она, — меня вы не пугаете.

Они пошли рядом, неся свои кейсы. Соломон горел желанием сказать что-то такое, что гарантировало бы их новую встречу, но не мог придумать — что. Он чувствовал себя сонным и вялым — гора мышц в темных очках.

У входа в здание суда выстроилась очередь к металлоискателю. Охранники открывали кейсы и водили пищавшими детекторами. Соломону не хотелось снова проходить эту процедуру, да и смысла в ней он не видел. В суде у него дел больше не было. Ему необходимо было вернуться в квартиру у парка Лафайет, где он оставил свой пистолет и ноутбук, и заняться делом.

Лусинда, стоявшая совсем близко, повернулась к нему. Соломон неуклюже протянул ей для пожатия свою лапищу.

— Спасибо за компанию, — сказала Лусинда.

— Я чудесно провел время. Вы согласитесь еще раз со мной встретиться?

Она улыбнулась:

— С удовольствием.

Привстав на цыпочки, Лусинда легко чмокнула его в губы. Прежде чем он успел ответить на поцелуй, она отстранилась и встала в очередь, держа портфель обеими руками.

— Пока, Соломон Гейдж. До встречи.

Он неловко помахал ей, а потом отвернулся, чтобы спрятать глупую улыбку.

Глава 39

Барт Логан сидел на плюшевом диване в кабинете Кристофера Шеффилда, наблюдая за Майклом, который, разглагольствуя, ходил из угла в угол. Барту только и оставалось, что тихо сидеть. Ему хотелось вскочить и оторвать Майклу его пустую голову. Тупой ублюдок, орущий в суде, бьющий жену, ставящий под угрозу всех.

Хуже момента для развода с Грейс придумать было невозможно. Репортеры о нем пронюхали, и внизу, в отделе связей со средствами массовой информации компании «Шеффилд энтерпрайзиз», разрывались телефоны. Проклятые стервятники вились над трупом Майклова брака.

Слишком много отвлекающих моментов, черт бы их побрал. Барту и братьям Шеффилдам нужно было сейчас сосредоточиться, соединить последние ниточки африканского проекта. До выборов в Нигере оставалось всего три дня. Сейчас им эта гадость была совершенно ни к чему. Ни возбудившиеся репортеры, ни вездесущие адвокаты, ни появление в суде Грейс, похожей на помятый фрукт…