Клятва смерти - Робертс Нора

— Тебе станет лучше, когда отмокнешь в ванне.

— Ты просто хочешь увидеть меня голой.

— Двадцать четыре часа, семь дней в неделю.

Рорк вошел в ванную и голосовой командой напустил в ванну воду — горячую, как она любила. Добавил в воду какую-то ароматическую соль, потом повернулся к ней и сам начал ее раздевать.

— Заберешься в ванну вместе со мной?

— Нет, на этот раз пропущу, хотя вариант чертовски соблазнительный. Ты давай отмокай, включи программу релаксации, надень виртуальные очки. А потом съешь что-нибудь успокоительное. — Каждый дюйм обнажающейся кожи он проверял: нет ли синяков, ссадин, припухлости? С облегчением переводил дух, убедившись, что ничего такого нет. — Если не хочешь попасть в больницу на осмотр, веди себя как подобает хорошей девочке.

— Лучше бы ты нырнул в ванну вместе со мной. Может, попробуем двойную релаксацию? Что-нибудь сексуальное. Я тогда могла бы сыграть плохую девочку.

Рорк выгнул бровь.

— Хочешь мне мозги запудрить? Заставить забыть, что с тобой случилось? Что ж, попытка засчитана. У тебя здорово получается. — Он наградил ее легким, почти отеческим поцелуем. — Ныряйте, лейтенант. В одиночку.

— Ты отказываешься от секса? Может, это тебе достался удар по голове? — Но Ева вступила в бурлящую пенную воду огромной ванны и не смогла удержаться от стона удовольствия. — Ну ладно, это здорово.

Рорк вынул из ящика виртуальные очки, настроил программу.

— Расслабляйся.

— Уже.

Он нацепил ей на нос очки, и до него донесся вздох. Рорк налил себе бокал вина. «Тоже своего рода успокоительное», — подумал он и, прислонившись к стене, потягивая вино, стал наблюдать, как она нежится в ванне, смывая боль.

«Дома, — сказал он себе. — Она дома и в безопасности».

Успокоившаяся, отдохнувшая Ева закуталась в махровый халат, подошла к зеркалу и, откинув волосы со лба, принялась изучать порез. «Неплохо, — решила она и старательно зачесала челку на лоб. — Почти незаметно. Да нет, чушь собачья, — тут же с раздражением сказала себе Ева. От ее шумного вздоха челка взлетела надо лбом. — Он-то наверняка заметит! Он же знает, что там у меня на лбу!»

Она его напугала, оторвала от работы, заставила поволноваться, причем у него были на то веские причины. Если бы дала себе труд подумать о нем, позвонить, сказать, что разбила машину, но с ней самой все в порядке, он не стал бы сходить с ума.

Большой черный минус в колонке «Хорошая жена». И почему у нее вечно так выходит?

Мало того, он узнал, что она попала в аварию, пока занималась расследованием убийства полицейского. Плохой контекст.

Ева вернулась в спальню, чувствуя себя ужасно виноватой.

— Слушай, я хочу сказать…

Ее голос замер. Сначала нос зачуял томатный соус, потом взгляд упал на тарелки со спагетти и тефтельками.

— Разрази меня гром!

— Не хочешь перекусить? — Рорк окинул ее критическим взглядом прищуренных пронзительно-синих глаз. — Похоже, ты стукнулась головой сильнее, чем я думал.

— Я собиралась… сама заняться ужином. Заказать что-нибудь этакое… изысканное, потому что… о, черт. — Ева махнула рукой, бросилась к нему и повисла у него на шее. — Прости! Прости меня. Я была так зла на себя за все, что случилось, я просто не подумала.

Он провел рукой по ее коротко стриженным волосам, потом шутливо дернул одну прядь.

— Я на тебя не сержусь.

— Знаю. Ты мог бы рассердиться, имеешь полное право, но ты не сердишься. Поэтому я еще больше сержусь на себя.

— Твоя логика совершенно непостижима. Наверно, поэтому она так завораживает.

— Я не могу расплатиться с тобой сексом или каким-нибудь рыбным деликатесом или еще чем-то в этом роде за то, что ты так обо мне заботишься. В моей колонке одни сплошные черные минусы, а в твоей — одни сияющие плюсы, и…

Рорк приподнял ее голову за подбородок, заглянул в лицо.

— А что, мы ведем счет?

— Нет. Не знаю, может быть. Черт!

— Ну и как мои успехи?

— Бесспорный чемпион.

— Отлично. Люблю побеждать. — Рорк откинул челку у нее со лба и осмотрел повреждения. — Ты тоже ничего. Давай поедим.

Вот и все, разговор окончен. А впрочем, нет, это еще не все. Она обхватила руками его шею.

— Я люблю тебя. — Она поцеловала его — глубоко и сладко. — Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Буду это повторять как мантру. Буду, буду, буду, — с этими словами она прижалась к нему всем телом. — Буду говорить впрок, чтобы у меня был большой задел в колонке плюсов на будущее. Я люблю в тебе все. Кто ты есть, что ты есть, как ты говоришь, как смотришь на меня.

Ее губы блуждали по его лицу, скользнули к шее, прошлись по подбородку и вернулись к его губам в нежном обольстительном поцелуе.

— Я люблю твое тело и все, что ты со мной делаешь. Я люблю твое лицо, твой рот, твои руки. Обними меня, Рорк. Держи меня крепче.

Он-то хотел, чтобы она поела и немного отдохнула. Хотел присмотреть за ней на случай… на всякий случай. А теперь они поменялись ролями. Она перехватила инициативу. Она тянула его за собой, приглашала нырнуть в нее. Утонуть.

Рорк осторожно стянул халат с ее плеч. Тяжелый халат скользнул на пол. Рорк обнял ее.

— Еще. Еще. Я люблю тебя. — Ее губы скользнули по его уху, зубы царапнули шею. — Я хочу еще. Мне нужен ты. Весь. — Ева дернула полу его пиджака и засмеялась тихим, волнующе хрипловатым смехом. — Слишком много одежек. Как в самый первый раз, помнишь? На тебе слишком много всего одето. Придется мне это исправить.

Ева решила проблему просто: дернула на нем рубашку. И опять засмеялась.

— Да, так гораздо лучше. О боже, как я тебя люблю.

Дыхание пресеклось у нее в горле под действием его волшебных пальцев и губ, а ее пальцы тем временем занялись застежкой его брюк. И обнаружили, что он тверд, горяч и готов к бою.

— Внутри, я хочу, чтоб ты был у меня внутри. Чтобы ты сошел с ума и был у меня внутри. Я хочу видеть, что с тобой делается, и чувствовать, что делается со мной.

Он готов был подхватить ее на руки и унести в постель. Довести себя и ее до безумия. Но тут ее губы вернулись к его губам. Такие нежные… Такие сладкие… И он беспомощно провалился в теплые, влажные туманы любви.

— Идем в спальню, — прошептал он. — Идем со мной в спальню.

— Это слишком далеко.

Настроение Евы переменилось мгновенно. Она зацепила ногой его ногу, подсекла и налегла всем своим весом. Он опрокинулся на кушетку и оказался под ней. Глаза у нее горели.

Не успел он перевести дух, как она опять овладела его ртом. Язык дразнил его, зубы покусывали. Дрожа всем телом, он попытался найти равновесие.

— Я сама тебя возьму. — Эта угроза, произнесенная задыхающимся голосом, курсировала у него в крови. — Я не остановлюсь, пока не закончу, и ты не кончишь, пока не войдешь в меня. Пока я тебя не впущу.

Она требовала, брала, влекла его за собой к головокружительной грани, а потом замирала, пока он дрожал и задыхался, и вновь топила его в своей нежности. А потом все начиналось сначала.

Он уже готов был ее умолять. Или проклясть. И все равно она делала с ним, что хотела. С его телом и с его сердцем.

Его взгляд обезумел, сильные, тренированные мышцы непроизвольно сжимались под ее пальцами, под ее губами. Он повторял ее имя снова, и снова, и снова, мешая его с бессвязными словами на английском и на гаэльском. Что это было? Молитвы, мольбы, проклятья? Она не знала. Ей было все равно. Его пальцы вцепились в нее с такой силой, что оставили следы — наглядное доказательство того, что он потерял голову. Когда она позволила, он как голодный набросился на ее грудь. Его волшебные пальцы и губы толкали ее к оргазму, но она упорно держалась. Держалась.

Она решительно вознамерилась взять над ним верх.

Воздух застревал у нее в легких, сердце выскакивало из груди. И все-таки она наблюдала за ним. За тем, что творила с ним. Она следила за его глазами до той самой минуты, пока они не расплавились от того, что она творила с ним.

Она схватила его руки, сжала, словно тисками, и сказала:

— Давай. Давай, давай, давай!

Оседлала его, как дьяволица, и пустилась вскачь.

У него все плыло перед глазами. Она, казалось, светилась — была золотисто-белой, гибкой и сильной. Его тело вскидывалось под ней, наслаждение доходило до агонии. Темный луч этого наслаждения выжег его насквозь.

Он не двигался, ему казалось, что он никогда больше не сможет шевельнуться. Разум, реальность возвращались ползком. Постепенно он осознал, что их еще не усмиренные тела по-прежнему сплетены, а воздух наполнен их прерывистым дыханием и судорожными вздохами.

Господи, да есть ли во всей Вселенной человек счастливее его?

Ее влажная кожа все еще была горяча — Ева словно горела в лихорадке. Ее голова лежала у него на груди. Он всерьез подумал, что стоит просто закрыть глаза и уснуть. Вот прямо так, в таком виде, как сейчас. Уснуть на денек-другой.