Сад костей - Герритсен Тесс

Венделл не притронулся к ним. Откинувшись на спинку кресла, он сосредоточенно глядел в огонь.

— У нее была родильная горячка, — произнес он вдруг.

— Что? — спросил Эдвард. Венделл перевел на него взгляд.

— Я имею в виду труп, который Чарлз препарировал в тот день, когда порезался. Это была женщина. Доктор

Сьюэлл сказал, что она умерла от родильной горячки.

— И что же?

— Ты видел его руку. Эдвард кивнул.

— Ужасное рожистое воспаление.

— Это гангрена, Эдди. Теперь он в лихорадке, а его кровь заражена тем, что Чарлз занес в нее, слегка поранившись ножом. Думаешь, эта женщина случайно умерла от молниеносной лихорадки?

Эдвард пожал плечами.

— Многие женщины умирают от нее. В этом месяце больше, чем обычно.

— И большинство из них лечил доктор Крауч, — тихо проговорил Венделл, а затем снова уставился на огонь.

Они услышали, как на лестнице загрохотали тяжелые шаги. В дверях гостиной возник доктор Сьюэлл, его мощная фигура загораживала весь проем. Оглядев трех молодых людей, сидевших в гостиной, он сказал:

— Вы, господин Маршалл! И господин Холмс тоже. Вы оба подниметесь наверх.

— Сэр? — не понял Норрис.

— Мне нужно, чтобы вы удерживали пациента.

— А как же я? — спросил Эдвард.

— Господин Кингстон, вы уверены, что готовы к этому?

— Я… я думаю, да, сэр.

— Тогда идемте с нами. Вы наверняка нам понадобитесь.

Трое молодых людей стали подниматься по лестнице вслед за доктором Сьюэллом, ужас Норриса усиливался с каждым шагом — он догадывался, что сейчас произойдет. Пока Сьюэлл быстро вел их по коридору второго этажа, мимо Норриса мелькали висевшие на стене семейные портреты — целая галерея выдающихся господ и красивых дам.

Они зашли в комнату Чарлза. Солнце уже садилось, в окне пылал прощальный свет зимнего дня. Вокруг кровати горело пять ламп. В центре лежал бледный, как привидение, Чарлз, его левую руку скрывал кусок ткани. В углу сидела напряженная мать — ее руки, лежавшие на коленях, были крепко сцеплены, в глазах светился ужас.

Доктор Гренвилл, устало и покорно склонив голову, стоял возле кровати племянника. На столе посверкивали выложенные в ряд хирургические инструменты — ножи, пила, шелковые нити, турникет. Чарлз захныкал.

— Матушка, прошу вас, — прошептал он. — Не позволяйте им. Элиза в отчаянии взглянула на брата.

— Нет ли другого способа, Олдос? Возможно, завтра ему станет лучше! Если бы мы могли подождать…

— Если бы он показал нам свою руку раньше, — отозвался Гренвилл, — может, я и смог бы остановить этот процесс. Пустив кровь с самого начала, я, возможно, отвратил бы заражение. Но сейчас уже слишком поздно.

— Он сказал, что порез был совсем маленьким. Ничего особенного.

— Я видел мельчайшие раны, которые начинали гнить и превращались в гангрену, — заметил Сыоэлл. — Когда это случается, больше ничего не остается.

— Матушка, прошу вас. — Чарлз перевел встревоженный взгляд на своих коллег. — Венделл, Норрис… не позволяйте им сделать это. Не позволяйте!

Норрис не мог ничего обещать — он знал, что придется сделать. Взглянув на нож и хирургическую пилу, он подумал: «Господи Боже мой, я не хочу при этом присутствовать». Однако не двинулся с места, потому что знал: его помощь необходима.

— Дядюшка, если вы отрежете ее, — проговорил Чарлз, — я никогда не стану хирургом!

— Я хочу, чтобы ты принял еще морфия, — сказал Гренвилл, приподнимая голову племянника. — Давай-ка, выпей.

— Я никогда не стану таким, как вы хотите!

— Выпей это, Чарлз. До дна.

Откинувшись на подушку, Чарлз тихо всхлипнул.

— Я всегда хотел только одного, — простонал он. — Чтобы вы мной гордились.

— Я горжусь тобой, мальчик мой.

— Сколько вы ему дали? — осведомился Сьюэлл.

— Уже четыре дозы. И больше дать не решаюсь.

— Тогда, Олдос, давайте приступим.

— Матушка, — умолял Чарлз.

Поднявшись на ноги, Элиза в отчаянии потянула брата за руку.

— Разве нельзя подождать еще день? Прошу тебя, всего один день!

— Госпожа Лакауэй, — обратился к ней доктор Сьюэлл, — через день может быть слишком поздно.

Он поднял ткань, обнажив невероятно распухшую руку Чарлза. Она раздулась, словно воздушный шар, и приобрела. зеленовато-черный оттенок. Даже со своего места Норрис ощущал запах гниющей плоти.

— Мадам, это уже не просто рожистое воспаление, — сказал Сьюэлл. — Это мокнущая гангрена. Ткань омертвела, и за то недолгое время, пока я был здесь, еще больше припухла, наполнившись ядовитым газом. Краснота уже поползла вверх по руке, к локтю, а это значит, что заражение распространяется. К завтрашнему дню оно наверняка перекинется на плечо. И тогда уже ничто, даже ампутация, не обезвредит его.