Крючок для пираньи - Бушков Александр

— Молодой человек, я вас и при Советской власти не боялся! — гордо заявил старик.

— Следовательно, я могу командовать отправление? Ах да, четвертая власть… Вон тот и тот вас устроят?

— Устроят, — величественно кивнул депутат.

Кацуба повернулся к старпому:

— Степан Ильич, пригласите вон тех молодых людей и можем отваливать…

Глава двадцать шестая

Океан

— Настроение пакостное, — сказал Кацуба. — Так и давит…

Мазур покосился на него — и промолчал. Хотя сам давно уже испытывал схожие симптомы: голова была тяжелая, сердце прямо-таки сводило от тупой, трудно поддававшейся определению тоски. Вот именно, что давит. Лучшего слова не подберешь. Он слишком долго занимался войнами, пусть и необъявленными, к тому же прекрасно знал историю войн прошлых, случившихся задолго до его рождения. И помнил, как часто подобное состояние души оказывалось не признаком повышенной мнительности, а вполне реальным предвестником предстоящего несчастья. Наверняка и Кацуба, поделись Мазур с ним своими мыслями, подыскал бы не меньше многозначительных примеров — он ведь тоже профессионал. Пятьдесят лет необъявленных войн — и контракт на весь срок…

Только ни к чему это — делиться хворями. Ничего изменить нельзя, в море выходить так или иначе придется. У Кацубы на лице написано, что приказ выполнять он будет, как бы ни давило под ложечкой…

И правильно. Мазур сам бы так поступил. Но до чего на душе муторно… Еще и оттого, что погода прекрасная, сияет солнышко, мириады бликов играют на воде, от «Достоевского» доносится бравурная музыка импортного происхождения, и на нижней палубе кишмя кишит ярко одетый, раскованный народ, охваченный радостным предвкушением приятного путешествия…

— А мы чужие на этом празднике жизни, Киса, — сказал Кацуба, словно прочитав его мысли. — Обрати внимание на объект, во-он на ту — синий низ, белый верх. Какие ножки, какие грудки, и ведь трахает же кто-то…

— Надо полагать, — безразлично отозвался Мазур.

— Американочки не видно?

— Что-то не видать.

— Рыжей я тоже не наблюдаю.

— А не могла она тебе подвесить дезу? — спросил Мазур. — И нет ее сейчас на «Достоевском», вообще туда не собиралась…

— Могла, конечно, — подумав, кивнул Кацуба. — Ну, а что прикажешь делать? Ежели не на чем ее приловить… Остается выполнять последний приказ, пока не будет отменен предыдущий.

Мазур оглянулся — два матроса убирали трап, третий возился с причальным канатом. Давящая тоска никак не проходила.

— Честно говоря, не пойму, почему мы до сих пор живы, — вдруг признался он. — По всем раскладам давно следовало бы нас прикончить. До главной разгадки не докопались, но все равно, чересчур много знаем…

— Скажу тебе по секрету, я и сам ломаю голову, отчего это мы в добром здравии, — ничуть не удивившись, откликнулся Кацуба, глядя на удаляющийся причал. — Хоть и противоестественно так думать, но сидит занозой в подсознании — а отчего это ты жив? Да вдобавок другое мучает. Не могу отделаться от впечатления, будто что-то упустил. Все кусочки перед тобой, нужно только ухитриться их сложить, а этого-то и не получается… Знаком с такой ситуацией?

— Знаком, — кивнул Мазур. — Бывало.

— Может, подкинешь идею на свежую голову? Насчет сейнера у тебя была вполне приемлемая версия…

— Не получится, — признался Мазур. — Настроение — хоть вешайся, какие уж тут озарения…

— Жаль, — искренне сказал Кацуба. — И у тебя, значит, тоже… Ждешь какой-то пакости, а?

— По-моему, дождались, — сказал Мазур, чисто случайно заметивший наметанным глазом некое движение по левому борту. — Вон там…

Кацуба взглянул и тихо выругался.

Прямо на «Морскую звезду», еще не успевшую далеко отойти от причала, неслись моторки, ополоумевшими торпедами выходя на встречный курс. Мазур машинально сосчитал — четыре штуки. Три отечественных дюральки в облупившейся краске и флагман — шикарная надувная лодка, красно-белая, вместительная, с отличным подвесным мотором. Когда они приблизились, Мазур узнал некоторых знакомых — «цвет интеллектуальной эссенции», как говаривал классик, головка здешних «зеленых». А на носу красно-белой моторки в позе адмирала Нельсона гордо выпрямился импортный шизик Кристиансен, он размахивал каким-то непонятным флагом, даже без бинокля можно было различить, что конопатая физиономия варяга сияет боевым задором, бросавшим его под полицейские дубинки в разных частях света. Он что-то орал, но за ревом моторов не удавалось расслышать ни слова. Остальные тоже горлопанили кто во что горазд, двое пытались развернуть во всю длину своей моторки какой-то транспарант, содержавший, надо думать, ритуальные проклятья по адресу обнаглевшей военщины. Транспарант, выполненный на рулоне плотной бумаги, парусил, то и дело сминался, мелькнули крупные алые буквы ПОЗОР… а дальше прочитать не удалось, смялся окончательно, разорвался пополам, «зеленых» это ничуть не смутило, завопили еще громче.