А. С. Секретная миссия - Бушков Александр

Он не мог пошевелиться. Словно какая-то сила била из этих глаз. Они разлетелись в стороны, словно вспугнутые птицы, меж ними показалось прекрасное лицо Катарины, обрамленное развевавшимися волосами, оно словно бы светилось изнутри – глаза, рот, ноздри, будто ее голова стала стеклянным фонарем, внутри которого мерцала свеча.

– Не беспокойся, ничего страшного, – защекотал ему ухо жаркий шепот. – Наоборот, получишь удовольствие. И отдашь мне все совершенно добровольно, так и скажешь, что поделать, коли уж нельзя никак обойти эти глупые порядки… Но мне нужно, чтобы короны летели, как осенние листья, чтобы вы, возомнившие о себе слишком много, вернулись в прежние времена, когда знали свое место…

Горячие губы прижались к его шее.

Странный сухой треск, напоминавший отдаленный шум пожара, перерос в форменный грохот. Нечеловеческим усилием воли скосив глаза, Пушкин увидел, как неведомо откуда ворвался огненный рой – скопище больших искр, оставлявших за собой разлохмаченное пламя и широкий дымный след. Невидимые путы, стиснувшие его тело, словно бы исчезли, почувствовав себя свободным, он что есть сил оттолкнул сжимавшее его в объятиях создание и откатился к самому краю острова, так что левая рука повисла над водой.

Воды уже не было, впрочем – в том месте протянулась непонятная то ли туча, то ли туманная полоса, превратившая часть окружающего в смутное переплетение, буйство то ли видимых глазом порывов ветра, то ли гибкого стекла. Реальность распадалась повсюду, где пронеслись, распространяясь, огненные искры, и этот распад ширился, мелькнула огромная змея, выгнувшаяся, словно от сильной боли, а потом распалась надвое, голова и хвост бешено хлестали по воде, Катарина отпрянула, отмахиваясь от огненного урагана, что-то крича, хоть ни звука не доносилось…

В следующий миг показалась темная фигура, словно бы обеими руками расшвыривавшая огонь и дым, будто спятивший сеятель. Она кинулась прямиком к Пушкину, схватила его за руку и потянула за собой, и он подчинился, не раздумывая, – куда угодно, лишь бы подальше отсюда…

Потом обнаружилось, что он бежит по ярко освещенному коридору, а с одежды у него ручьями течет вода, словно начался ливень, и за руку его волочет не кто иной, как Алоизиус, победно вопивший:

– Получилось, кровь и гром, семь чертей этой ведьме в печенки! Сработало! Говорю вам, знала толк бабка! Бежим, бежим!

За спиной у них нарастал шум – словно бы влажное плюханье, будто кто-то огромный бежал на плоских влажных лапах. Некогда было оглядываться, да и не было ни малейшего желания, они всего лишь наддали прыти…

– Что удумали, – рычал барон, размахивая клинком (самой трости при нем уже не было). – Заглянул на всякий случай – а там будто бы прозрачная стена, и вода, и деревья, и змеюка, а эта тварь к вам присосалась, как похмельный гусар к баклаге! Ну, я и шарахнул… И ведь сработало, сто чертей мне в печенку и прочие потроха!

Они выскочили на балюстраду и, не задерживаясь, затопотали вниз по лестнице, расталкивая мнимых кавалеров и дам. Позади послышалось нечто вроде звериного рева, смешанного с высоким медным звуком боевого рога, и те, кто заполнял огромный зал, в едином порыве обернулись к ним, двинулись к лестнице…

Опрометью летевшие Пушкин с бароном врезались в толпу, как кабаны в камыши, и, почти не замедляя бега, неслись к выходу. Вокруг стоял треск, словно ломались сухие кусты, нечто высохшее, крючковатое, омерзительное то и дело цеплялось за одежду, за волосы, за руки, пытаясь задержать. Не обращая внимания на боль от многочисленных царапин, они отбивались, один клинком, второй кулаками, разбрасывали всех, кто вставал на пути.

До выхода было рукой подать. Сбоку звучно клацнули зубы, – и Пушкин, покосившись в сторону, увидел странное существо, нечто среднее между волком и обезьяной, несшееся рядом с ним то на четвереньках, то на задних лапах, норовившее вцепиться в бок. Он выхватил пистолет и наугад послал серебряную пулю. Послышался жалобный визг, и тварь покатилась кувырком по полу…

А они уже вылетели в широкую дверь, побежали вниз по лестнице. Вокруг вместо ночного мрака серела рассветная хмарь. Наперерез бросился церемониймейстер, чьи короткие ручки превратились в растопыренные костлявые лапы, а из-под лопнувшей, слетевшей полумаски выросла обросшая коричневой шерстью продолговатая зубастая морда.

Вторая – и последняя – серебряная пуля отшвырнула его к фонтану, и оборотень свалился туда через низкую стенку мраморной чаши. Оба партнера кинулись по аллее, а следом несся топот множества лап и копыт, визг и вой леденил кровь в жилах, стоявшая на круглом постаменте беломраморная античная статуя вытянула к ним руки, пытаясь схватить…