А. С. Секретная миссия - Бушков Александр

– Синеглазую шатенку имеете в виду? – подхватил Красовский. – Что ж, трудно было не заметить сию наяду… или, быть может, сильфиду.

– Постарайтесь узнать, куда она поехала, где проживает… и все прочее, что возможно будет выяснить. Незамедлительно.

Где-то в глубине глаз отставного прапорщика теплился лукавый огонек – положительно, он подозревал, что неожиданное поручение продиктовано не интересами службы, а скорее уж личными побуждениями господина Пушкина. Но Пушкин знал: что бы Красовский ни думал, за дело он возьмется со всем тщанием.

– Теперь ты, Тимоша… – сказал Пушкин. – Поручение чуточку странное, но не особенно трудное. Выясни-ка, голубчик, живут ли сейчас в Петербурге персы.

– Что за персы?

– Из Персии, – терпеливо разъяснил Пушкин. – Персы родом из Персии, прибывшие к нам по своим надобностям…

– Сообразил, – сказал Тимоша. – Которые из Персии… Обстряпаем.

…Дом Никишина Пушкин знал прекрасно – поскольку сам игрывал здесь не единожды, что греха таить. Никишин был личностью примечательной: один из немногих счастливцев, наживших немалое состояние карточной игрой – причем честной. Случай довольно редкий, следует признать. Сам по себе человечек был забавный и препустой: свалившееся на него богатство любил выпячивать и подчеркивать, изо всех сил пытался изобразить себя светским львом хорошего тона и накоротке свести знакомство с высокой аристократией. Но и то, и другое удавалось ему плохо, в доме у него царили неряшливость и безвкусие, а посещали его главным образом льстецы и приживалы. Впрочем, иные светские петербуржцы тоже порой у него бывали – но в небольшом количестве, главным образом те, кто ценил не Никишина, а его повара, и в самом деле недурного.

Обходя залы, Пушкин не увидел никого, кто походил бы на скрупулезно описанного ему господина Готлиба Штауэра – а расспрашивать о нем пока что поостерегся во избежание лишних вопросов. Трудно было бы объяснить неожиданно возникший у него интерес к этой персоне, с коей он до этого не встречался…

Хотелось сыграть и самому, но он воздержался. Из многолюдных и шумных комнат перешел в зеленую гостиную, небольшую, по очередной прихоти Никишина обитую зеленым шелком и украшенную полудюжиной безвкуснейших малахитовых поделок, собранных вместе без складу и ладу, как всегда у хозяина дома. Даже шандалы на полдюжины свечей каждый были вырезаны из малахита – но чрезвычайно топорно.

За столом, обитым зеленым сукном, сидели всего двое, и оба были Пушкину незнакомы. Ставил банк какой-то красавчик-брюнет с усиками в ниточку, одетый безукоризненно (бриллианты в кольцах были вовсе не фальшивые, как и галстучная булавка), – но Пушкину он отчего-то не приглянулся сразу: то ли преувеличенной светскостью манер, то ли сам по себе. Все в нем было чересчур.

Против него понтировал молодой человек лет двадцати, худощавый, с большими серыми глазами, аристократическим носом с горбинкой и тщательно подстриженными усами. Одежда его, вполне приличная, имела, на взгляд Пушкина, иноземное происхождение, хотя он и не смог определить, откуда незнакомец прибыл. Но то, что он в Петербурге совсем недавно, сомнений не вызывало – есть масса примет, по которым узнаешь человека нового…

За игрой наблюдали человек пять, и Пушкину из них был знаком лишь конногвардеец Поздняков, с которым можно было держаться запросто. А потому Пушкин без особых церемоний спросил на ухо:

– Кто понтирует?

– Господин из Америки, – охотно, тем же заговорщицким шепотом ответил Поздняков. – Из Североамериканских Штатов. Поэль, что ли…

– А банкомет?

– Князь Муфельский, из Варшавы…

Пушкин поднял брови.

– Ну да, – сказал Поздняков. – В Варшаве князей больше, чем гербов в герольдии, так что черт его ведает, из-под какой звезды… Человечек новый, а потому следует вначале присмотреться, каким манером играть изволит. Пусть уж американец, так сказать, в роли конной разведки выступит, а мы посмотрим…

– Резонно, – сказал Пушкин.

Талия^[7] закончилась, варшавский князь, слегка пожав плечами и улыбаясь, придвинул к себе проигранные американцем деньги. И, с хрустом распечатав новую колоду, любезно предложил:

– Угодно еще?

– Сделайте одолжение, – тоже на неплохом французском ответил молодой американец.

Пушкин моментально угадал в нем человека, не чуждого зеленому сукну.

– Что скажете насчет пе? – так же любезно спросил князь.