Империя Зла - Никитин Юрий Александрович

Человек с пулеметом выскочил, хотел помочь, Валентин рявкнул сорванным голосом, человек снова юркнул в машину и уже оттуда помог бестолково затащить раненого на сидение. Дмитрий оступился, звонко ударился лбом. Валентин толчком забросил его в салон, ладонь окрасилась кровью еще больше.

Ахмед хрипел, глаза стали белыми. К великому изумлению и злости Валентин только теперь увидел в руке боевика кейс, а капли крови из простреленной кисти стекают по вздутой коричневой стенке.

– Ты... зачем?

– Семь... миллионов, – прохрипел Ахмед. – Пусть думают, что мы... просто... грабители...

Валентин вбросил его в салон вместе с чемоданом, машина набрала скорость. Вдогонку протрещали выстрелы, нелепые и неприцельные.

Валентин, с трудом запрыгнул, его бросило на стонущих сквозь зубы друзей, их лица были багровыми от страшного зарева. Далеко-далеко, на том месте, где ночью проезжали ровную стену тополей, за которой очень высокий забор, в черном, как грех, дыме багровели длинные красные языки. Это оттуда пришла взрывная волна такой мощи, что сбросила опомнившихся снайперов с крыш, сбила прицелы, а боевиков швырнула на машину.

Их раскачивало, водитель гнал на бешеной скорости, задевал каменные плиты бордюра, чиркал по ним крыльями. Боевики, постанывая, неумело переодевались с помощью человека, который наконец расстался с пулеметом, а Валентин все не мог оторвать взгляда от стены огня, что уже поднялась до предела, а там, словно упершись в незримую твердь, начала расползаться широкой шапкой. Так вот он каков, основной удар! Вот для какой операции они оттягивали силы и внимание...

Ахмед простонал сквозь стиснутые зубы:

– Э т о вам за бурю в пустыне...

На следующий день мир тряхнуло так, что кубинский кризис показался детской забавой. Первое – страшный взрыв на американской базе, что в порядке технической помощи начала строиться в Польше. Эксперты в один голос заявили, что сработала ядерная бомба сверхмалой мощности. Мнения разделились, штатовские твердили, что явно имела место диверсия, оппозиционная пресса по всей Европе закричала, что американцы в спешке натаскали чересчур много бомб к границам России, могут взорваться и другие. Пусть ядерное облако почти не несет радиоактивных осадков, но в следующий раз может грохнуть бомба помощнее, вот у них все время космические корабли взрываются...

Но еще страшнее была новость о решении ОПЕК повысить цены на нефть. Все газеты мира вышли с огромными заголовками на первой полосе. Хуже того, на этот раз Россия, как почти уже мусульманская страна, стояла на стороне Востока. Ее подпись тоже была на совместной декларации о повышении цен.

Реакция Штатов была еще мгновеннее и жестче, чем мы ожидали. Президент в тот же день заявил, что ресурсы планеты принадлежат всем. Никто не имеет право распоряжаться ими единолично и ставить под удар всю мировую экономику. Если арабам повезло оказаться на том месте, где были найдены месторождения нефти, то это не значит, что нефть должна принадлежать только арабам.

В тот же день пришло сообщение, что 7-й штатовский флот покинул базу и взял курс к берегам арабских стран. Это было так неожиданно быстро, что Яузов сказал знающе:

– Они были готовы. Только и ждали случая!

А Коган сказал с нервным смешком:

– Может быть, они же и спровоцировали повышение цен? Чтобы сразу всех одним махом?

Он огляделся по сторонам с таким видом, словно иностранные шпиены сидели под всеми столами, прятались за портьерами, таились между рожками люстры. Сказбуш посмотрел на министра финансов холодно. В серых глазах была странная задумчивость, словно фээсбешник старался припомнить, не Коган ли подал идею повысить цены.

– И что же? – поощрил он.

– Да ничего, – ответил министр финансов быстро. – Я просто еще не очень-то растопыриваю карман. Хотя, признаться, надеюсь. Ведь никто из вас еще не сказал «На», а только «Дай»!.. Если честно, то штатовский президент хорошо сказал, не находите? Богатства планеты должны принадлежать всем, а не только... одному народу. Никакая страна не должна своими действиями ставить под удар мировую экономику.

Кречет кивнул:

– Золотые слова. Ими когда-нибудь и будут руководствоваться. При коммунизме, к примеру. Но сперва надо договориться, чтобы мировая экономика устраивала всех. Весь мусульманский мир, а он не так уж и мал, не устраивает экономика, где на рекламу помады тратится больше средств, чем на производство инсулина, а на саму помаду денег уходит столько же, сколько надо на постройку обсерватории на Луне!

Коган вздохнул:

– И чего эти арабы так любят обсерватории? Улугбек из-за них лишился не только ханства, но и головы... Ладно, мне драть с Белоруссии по новым ценам или нет?

Когда я на территории Кремля вылез из машины, в мою сторону бросилась галдящая толпа. Над головами мелькали плакаты, трепетали флаги. Женщины верещали злобно, а мужчины пытались скандировать какой-то лозунг. Я поспешно шагнул на ступеньки, в спину ударило.

Я непроизвольно оглянулся, голову тряхнуло. Сперва не понял, только когда машинально потрогал лоб, увидел пальцы в крови. По ступенькам покатился крупный булыжник.

Милиционеры схватили тщедушного бородатого мужика. Он орал и вырывался, кричал о предательстве, о национальной идее спасения человечества, продаже Отчизны, все патриоты называют ее именно Отчизной, ибо Родиной может назвать и татарин, и, хуже того, еврей, у них же родство идет по матери, потому патриот говорит только об Отчизне...

Мужику выворачивали руки, милиционер охлопал всего на предмет оружия, пошарил в карманах, а найденный паспорт подал подбежавшему офицеру. Тот полистал, сказал с укоризной:

– Цукерник... гм... Что-то знакомая фамилия. Я вас уже не задерживал? Неважно, на этот раз предупреждением не отделаетесь...

Я вытер платком лоб, крови немного, но шишка вздуется, кровоподтек обеспечен. Милиционеру я кивнул с недовольством знатного сановника:

– Отпустите.

Тот удивился:

– Разве не будете выдвигать обвинение?

– Нет, конечно.

– Почему? Вон вам разбили лоб, кровь течет, телекамеры все засняли. Да и как бросились, все заснято. Это улики. Этих людей можно засадить надолго.

Я приложил платок, подержал, но кровь уже остановилась, так что все заживет, можно не заходить даже в медкабинет:

– За что?

– За нападение...

Я поморщился:

– Кой черт! Это мои союзники.

– Кто? Простите...

Мужичок тоже вытаращил глаза, перестал вопить. Это был из тех нервных интелей, что сразу набрасываются с руганью, потом самим становится совестно, но редкий из них найдет силы признаться, что перегнул, погорячился, и никогда не скажет, что был не прав.

– Это мои союзники, – повторил я с терпением, которое вот-вот порвется. – Это мои союзники, потому что бьются, как и я, за людей.

Тот обалдел, отшатнулся:

– Простите, не понимаю... А кто же тогда противники?

Я кивнул на ту сторону площади, где вслед за длинноногой гидшей шествовала пестрая толпа ухоженных не то иностранцев, не то своих, какая разница. Щелкают фотоаппаратами, глазеют по сторонам, тычут пальцами в золотые маковки церквей, видно как остаются отвратительные жирные пятна, позируют.

– Те, – сказал я, – кому до фени, кто правит, какой строй, и что ждет завтра. Они будут биться только за свои огороды. Да и то вряд ли. Здоровье дороже.

Он смотрел обалдело вслед, а я взбежал по ступенькам, с досадой думая: неужто так сложно объясняюсь? И так все на пальцах, любой недоумок должен понять. Неужели непонятно, что противники все, кто смотрит на резню между талибами и моджахедами, между арабами и евреями, и качает головой: что за идиоты? Ведь можно просто жить рядом, не обращать внимания на то, какая у кого вера, взгляды... А еще лучше отказаться от веры, ибо из-за нее приходится воевать, надо отказаться и от чести, из-за нее приходится вести себя строже, а так хочется высморкаться в скатерть... еще отказаться от любви, ибо любовь обязывает, а вот секс – нет... Ведь можно же просто жить как человеческая масса, ни за что не воюя, ни за что не проливая кровь... Вон какие страсти показывают в «Ромео и Джульетте» или «Отелло»! Все из-за этой любви, будь она неладна... Нет, лучше по-американски: только секс, все взаимозаменяемы, как мужчины, так и женщины, все просто, никаких тайн и сложностей...

Блистающие половинки: ярко-синяя и ярко-лазурная смыкались строго посредине бескрайнего мира. И пронзительная синева неба и лазурь океана спорили в прозрачности, чистоте, легкости этого удивительного мира, настолько светлого и чистого, словно это было не на Земле, а на неведомой планете.

В блистающей синеве неба показалось кудрявое облачко, игривое и легкомысленное, но и оно, застеснявшись, распалось сперва на мелкий пух, затем растаяло вовсе. В немыслимой высоте купол был чистым, синим, ярким, внизу океан катил светло-зеленые волны, теплые и прозрачные настолько, что можно было видеть руины древних затонувших городов.