Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лузина Лада

— Мария Владимировна! — в волнении Анна схватила ее за рукав. — Умоляю вас… Не могли бы вы прогуляться со мной на Владимирскую горку? Я вспомнила. Я оставила там одну важную вещь!

— Что вы сказали? Да, конечно, могу. Я все могу, — уверила ее Мария Владимировна.

Свобода заполнила ее.

Привычная осторожная и пугливая Маша погибла в ней, подобно многим утопленников, затянутых водоворотом в трубу под час крещатицких наводнений.

В голове закопошилась одна из тысячи строчек, прочитанных в Книге:

«Властью моей руки, именем Отца моего, пусть свершится то, что мне нужно…»

Маша подняла всевластную руку:

«….именем Ясным моим, и именем Отца моего, будет этот дом защищен от слепой воли людей!»

«Потому что я так хочу», — добавила Мария Владимировна.

И впервые почувствовала себя Киевицей.

*****

«Быть Киевицей…Вот оно как!»

…Анна молчала. Ее кулачки были сжаты. Вся она точно превратилась в одно, напряженное ожидание. И, желая его сократить, Мария Владимировна наняла экипаж.

Она не тормошила бледнолицую спутницу. Не спрашивала ее ни о чем.

На миг маленькая, вечно сомневающаяся Маша воскресла, всплыла и успела задать вопрос:

«Почему эта девушка пошла за мной, так покорно?»

«Свобода!» — улыбнулась Мария Владимировна.

Свобода, наполнявшая ее, словно излучала серебряный пар дурмана.

Его чуяли все в радиусе тысячи миль.

«Рать», освободившая силу Киевиц, сотворила дивную штуку.

Маша вдруг стала большой, всеобъемлющей, проникающей всюду, как воздух. Ей казалось, она держит Город на блюде. Она царила Над ним — в прямом смысле слова. Она могла все!

Пегая лошадка, запряженная в коляску, затормозила посреди крутого подъема, отделявшего долину Крещатика от вершины Михайловской горы.

Синий «Петух» больно хлестнул лошадь по крупу… Машу — по сердцу.

Легендарный киевский ландшафт, состоявший из сплошных перепадов высот, ежегодно губил жизни тысячи тысяч невинных лошадей.

Киевица слегка шевельнула пальцами, — «властью своей руки» даруя пегой лошадке жизнь и пятнадцать лошадиных сил.

Кобылка бодро тряхнула головкой, и припустила вверх.

«Я — Киевица!

Вот оно как…»

Она могла все!

«Приветствую, вас», «Наше почтение», «Низкий поклон вам, Ясная пани», — шептали Марии Владимировне скользящие мимо дома.

Раньше она не слышала их!

Но теперь, могла бы сойти с коляски и побеседовать с ними, и они б поведали ей все свои тайны, и пожаловались бы на глупых людей.

«Ведь я Киевица!»

«Значит, я остаюсь Киевицей и в Прошлом? — пискнула непотопляемая, беспокойная Маша. — Но в 1906 году у Города должна была быть другая хозяйка… Тут что-то не так».

Она могла все, она чувствовала это.

Она могла передвинуть памятник Богдану Хмельницкому, снять с поста генерал-губернатора.

«По описанию, — булькнула Маша, — очень похоже на какой-то наркотик. Нельзя читать «Рать».

«Позвольте сообщить, моя Ясная Пани, — взволнованно залопотал присутственный дом на Михайловской площади, — что чиновник по особым поручениям Аникий Приблудько, намеревается совершить преступление, по отношению к…»

Но тут чья-то иная всевластная рука перерезала Маше свободу невидимыми золочеными ножницами.

Стоявший на площади, древний Михайловский монастырь не счел нужным поприветствовать Ясную пани.

И Маша, маленькая вдруг обрела огромную силу, заголосив:

«Значит и здесь?… Я и здесь не могу!... Не смогу никогда и нигде. Я и здесь — Киевица, а значит, не могу войти в церковь. Я — плохая.

…ну за что же? За что?»

 Глава восьмая, из которой выскакивают легендарные амазонки

«Необычен был Михайловский монастырь Х1 века — одно древнейших зданий в России, — поставленный над обрывом, потому что каждый обрыв — бездна и, следовательно, обиталище дьявола, а храм св. Михаила Архангела — предводителя небесной рати — должен бороться с сатаной».

— всплыл в памяти абзац из дневника будущей Анны Ахматовой.

И было в Киеве сотни обрывов и сотни церквей, возвышавшихся над бездной, взвившихся к небу, протягивая к нему сверкающие золотом солнца кресты. Было в Киеве сотни взлетов и сотни падений…