Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лузина Лада

— Там будет Булгаков?

Демон встал.

Рябь пронеслась по его лицу — мгновенье оно походило на серо-мертвые дюны, гонимые ветром...

Он колебался.

— Я дам вам подсказку, — сказал он. — Одну. И пусть на то будет воля Отца. «Пошел мелкий снег».

— Снег?!

*****

Снега не было.

Ни мелкого, ни крупнокалиберного.

Владимирская горка была осенне-золотой.

Пятнадцать минут были бесконечными.

Преодолев четыре высоких ступени, Маша поднялась на квадратный стилобат. Над ним возвышался постамент, выполненный в форме восьмигранной часовни. На одной из восьми его граней Маша нашла надпись «сооруженъ в…». И теперь стояла, как пионер, под памятником неизвестному солдату, разглядывая великокняжескую спину Владимира.

На верхней террасе Владимирской горки стояли люди, вглядываясь в нижнюю «бездну». С террасы к Маше неслись музыка и чей-то смех.

От нечего делать, студентка пыталась представить, как выглядела эта гора тысячу лет тому, когда на месте князя-крестителя, здесь стоял языческий бог Перун.

Вот стою на горке на Владимирской.

Ширь вовсю — не вымчать и перу!

Так

когда-то,

рассиявшись в выморозки,

Киевскую

Русь

оглядывал Перун.

— стихи Маяковского ей читала Чуб.

Сама, стоящая на Владимирской горке, знала мало стихов — но статья «Анна Ахматова в Киеве» существенно пополнила ее поэтическое образование.

Маша прикоснулась ладонью к чугунному постаменту Владимира, с трехсаженным крестом в руках.

• Над рекой свой Владимир
• Поднял черный крест…

«Любопытно, — подумала разведчица Прошлого. — Анна нашла Лиру неподалеку от шестой — неофициальной Лысой Горы. Закопала на второй Лысой. Теперь вот Перун…»

Чугун был холодным.

До того, как принять христианство Владимир был ярым язычником, и поклонялся деревянному Перуну, которого сам же потом скинул в Днепр. А еще князь был по «зодиаку» «Весами», как Маша. Таким же двоящимся, как Мария Владимировна. Таким же двойственным, как их с Машей Город.

Студентка вдруг вспомнила, что памятник равноапостольному князю, крестившему Русь — не был освящен.

Митрополит отказался освятить его. В не таком уж далеком 1842 году в Киеве не было ни единого памятника великому деятелю. В честь великих людей в Столице Веры ставили не памятники, а храмы. А памятники — отлитые из бронзы, вознесенные на пьедесталы человечьи фигуры — почитали новыми языческими идолами. И памятник Святому Владимиру тоже сочли языческим идолом… Из-за отказа освящать Святого в Городе был немалый скандал. Из-за скандала Владимирская горка надолго пришла в запустение.

И сейчас, стоящая на том самом месте, с которого «Киевскую Русь оглядывал Перун», безуспешно старалась понять: является неосвященный памятник святого — святым или все-таки чертовым местом?

Кто она: плохая или хорошая?

Но ни на первый, ни на второй вопрос сыскать ответ она не успела.

Маша услышала шаги — кто-то поднимался по ступенькам.

Услышала:

— Я сказала Коле, что не могу быть его женой.

— и поняла, пятнадцать минут истекли.

— Я предупредила его — мой отказ окончательный, — сказала Анна.

Это, несомненно, была она, — судя по статье «Ахматова в Киеве», говорившая Николаю Гумилеву «Я не могу быть вашей женой» четыре года подряд.

— Отчего же? — отозвался мужчина.

Несомненно, Демон, выпуска 1907.

«Так их знакомство продолжилось?» — не поверила Маша ушам.

— На то есть причина, — уклончиво ответила Анна.

— Иной мужчина?

— Иной человек, — со значеньем сказала она. И с — не меньшим: — Хотите, я прочту вам стихи?

— Почту за честь.

• И в Киевском храме Премудрости Бога,
• Припав к Солее, я тебе поклялась,
• Что будет моею твоя дорога,
• Где бы она ни вилась…

— понеслись к разведчице Прошлого знакомые строки.

Все, последовавшее ниже, было незнакомым — иным. Очевидно, со временем Анна переписала свое произведение.

Но Маша уже знала его наизусть:

• …То слышали ангелы золотые
• И в белом гробу Ярослав,
• Как голуби, вьются слова простые
• И ныне у солнечных глав.
• И если слабею, мне снится икона
• И девять ступенек на ней.
• А в голосе грозном софийского звона
• Мне слышится голос тревоги твоей.

— Да, прекрасные стихи. Впрочем, иначе и быть не могло, — сказал Машин Демон.