С.С.С.М. - Чепурина Мария

– Ты, парень, молодец, – сказал он Кирпичникову. – Вовремя в лагерь устроился, теперь фронт тебе не грозит. А вот мой сын…

Фон дер Пшик допил кофе и вздохнул.

– Ладно, – продолжил он. – В конце концов, канцлер знает, что делает. В этот раз молниеносная война должна удасться. Зря, что ли, ее так долго готовили?! Да и сало, говорят, на востоке неплохое… Давно собирался попробовать… Как ты считаешь?

– Если многих заберут на фронт, для вас обязательно освободится какая-нибудь должность, – подыграл фон дер Пшику Краслен.

– И то правда! – Барон просиял. – Ну, тогда хорошо, что война.

Из окон лилась музыка, радио надрывалось, транслируя военные марши и речи Шпицрутена. Краслен вышел на улицу. Фашистских флагов было еще больше, чем обычно, портреты любимого канцлера выставили в витринах всех обувных и кондитерских. Возбужденный народ толпился вокруг репродукторов, откуда доносились речи о неминуемой победе брюннского оружия и грядущем расширении «жизненного пространства». Автомашины сигналили, регулировщики улыбались, незнакомые люди жали друг другу руки. Мальчишки-газетчики радостно выкрикивали «потрясающую новость». Кирпичников купил номер «Брюннской всеобщей газеты». На первой полосе сообщалось, что «в ответ на бесчестную провокацию» фашистские войска развязали боевые действия против Шпляндии – молодой республики, вечно служившей объектом раздоров, переходившей из рук в руки и не так давно принадлежавшей брюннскому императору. Со Шпляндии начинались все крупные войны. В настоящий момент республика шла капиталистическим путем под руководством «демократической» Ангелики. Очевидно, намек брюннов был понятен.

Кирпичников прошелся до угла, свернул. Уступил дорогу барабанившему и вопившему фашистские кричалки отряду юных шпицрутенцев в темных рубашечках и шортиках-сафари. Завидев группу полицейских с дубинками и пауками на касках, поспешил перейти на другую сторону. Попетлял по грязным душным переулкам, нагляделся на длинные узкие мрачные здания: болезненная феодальная архитектура никогда ему не нравилась. Наткнулся на пункт записи добровольцев, осаждаемый молодежью. Вышел к спортплощадке, где недавно собирали рыжих. Теперь какие-то люди отрабатывали там строевые упражнения под бравурную музыку. Налево от площадки была лавочка театральных товаров: Кирпичников приметил ее, когда ехал жениться. Внутри наверняка имелись парики разных цветов и фасонов.

Мастер из соседней с магазином парикмахерской очень удивился, когда Краслен попросил побрить его наголо. Но когда, едва встав с кресла, лысый клиент вытащил парик, идентичный бывшей прическе, и надел его на голову, – удивлению фашистского цирюльника не было предела. Возможно, он даже что-то заподозрил, увидев, что клиент собирается уйти, не расплатившись: так, словно привык к бесплатным услугам.

23

Уже на второй день новой рабочей смены в лагерь начали прибывать шпляндцы с оккупированных территорий. Они выгружались из вагонов уже на огороженной территории: еще ничего не понявшие, еще верящие в разум и человечность, еще надеющиеся дожить до старости, еще сжимающие свои узлы и саквояжи, еще в крепдешиновых платьицах, еще при галстуках и шляпах.

Кирпичников в тот день как раз получил назначение в банную бригаду. Его обязанности состояли в выдаче голым мокрым людям полосатых роб и разноцветных треугольничков, означающих род «преступления»: их следовало пришить к одежде самостоятельно. Кроме того, Краслену полагалось по возможности унижать и бить новоприбывших, «в целях уяснения ими своего места в новом миропорядке», как гласила инструкция. Время от времени, дабы не вызывать подозрений, он выкрикивал что-нибудь вроде «Поворачивайся, ты, жирная свинья!» или «Помалкивай, иначе дам по морде!». Впрочем, обещаний своих он никогда не исполнял. Другие, старшие надзиратели глядели на это сквозь пальцы: Кирпичников чувствовал, что его держат за глуповатого робкого новичка, малоинтересного, зато годящегося для черной работы. Слишком мягкое отношение к шпляндцам легко сходило с рук Краслену еще и потому, что восемнадцатилетняя банщица Гудрун выполняла задачу унижать заключенных за двоих: не только старалась попасть в лицо или в срамное место, обливая их из шланга, но и при всякой возможности пинала под зад новеньким сапогом. В будущем она мечтала стать киноактрисой.

Более матерые и прыткие надзиратели устроились на начальный этап разгрузки: они отбирали у новоприбывших одежду и личные вещи. Издали Краслен видел, как из рук побежденных вырывают брюки, подтяжки, ридикюли и паспорта. «По окончании исправительных работ все личные вещи будут возвращены», – бубнил один из насмотрщков, уже намечающий, что из полученного хозяйства он в итоге присвоит, а что милостиво позволит забрать сотоварищам. Один толстый шпляндец в круглых интеллигентских очочках что-то сказал своей спутнице, никак не желавший расстаться с савояжем, и та, горько вздохнув, отдала сумку надсмотрищику. Кирпичников не знал шпляндского языка, но случайно уловил в речи представителя гнилой прослойки корни слов «цивил» и «красностран». «Не бойтесь, мадам, сделайте, как он велит. Брюнны цивилизованный народ, не то что какие-нибудь красностранцы», – очевидно, так переводился довод либерала. Через минуту очки у него отобрали и с удовольствием раздавили сапогом. Еще через одну – облили холодной водой, дали профилактического пинка и сунули линованную робу.