Рождение победителя - Каменистый Артем

Как ни трудно было, но кучка чистой стружки разрослась до габаритов небольшой горки. Все — этого должно хватить. Теперь нужны дрова посерьезнее. Будь у меня силы, наколол бы мечом. Не топорик, конечно, но за неимением стюардессы любят пилота. Сил нет — придется импровизировать. С пояса снял второй нож. Боевой: толстое лезвие сужается к острию, образуя стальной клин. Хорошая штука, если надо проверить, нет ли чего-нибудь интересного под ребрами недруга. А вот хлеб резать таким неудобно.

Приставил кончик ножа к изрезанной палке, заехал по рукоятке булыжником. Еще раз и еще, забивая в древесину, раскалывая по волокнам. От камня отлетел осколок, до крови ужалил в щеку, но я не обратил на это внимание.

Успокоился, лишь заготовив кучку колотых сухих палочек. От них разгорится сырятина, которой под деревом полно — даже такой доходяга как я легко насобирает.

А теперь самый сложный пункт программы…

Спичек у меня не было — в этом мире они неизвестны. Это и к лучшему — промокнув, они приходят в негодность, в отличие от огнива.

Огниво… Еще до того, как взялся за дрова, отцепил с пояса кожаный мешочек с приспособлениями для разжигания огня, разложил на сухом камне. Вода в него толком попасть не успела, но и пробравшихся единичных капель хватило, чтобы вызвать у меня нехорошие предчувствия. Пора проверить, повезет ли мне хотя бы в этом.

Полоска железа с насечками: кресало — грубое подобие напильника. И увесистый камень — подозреваю, что это пирит. Клочки обугленных тряпок, комок высушенного мха, непонятный пористый кусочек черной массы, очень легкий — все это барахло называется «трут». В теории попадание искры на него приводит к немедленному возгоранию. На практике…

Напильник-кресало в левую руку. Пальцем прижать к железу «колбаску» из завернутого в обгоревшую тряпицу мха. Пирит в правую ладонь, прицелиться, ударить. И огласить округу выражениями, свойственными специфическому слою пласта русского языка. Даже замороженным конечностям больно, если по ним стучат камнем.

Вторая попытка. Блин! Дан! Ты же ловкий парень! Попадай по кресалу, а не по себе! Есть! Но без толку — не занялось. Еще раз. Еще. Вот теперь пошло. Раздуть трут, бросить в кучку стружки, прикрыть ладонями от ветра.

Огню мое угощение понравилось — занялся лихо. Трут вытаскивать и тушить не стал — у меня еще остался, а сейчас не до экономии. Теперь колотые палочки, и побыстрее — стружка сгорит в одну минуту.

Когда под деревом с ревом задымила солидная куча сырых веток, я на остатках сил подтащил тройку трухлявых бревнышек, установил так, чтобы прогорала середина. Таким несложным способом из трех сделаю шесть, а потом выберу парочку посуше, использую как основу для примитивной лежанки. Не на мокрой же земле валяться?

Скинул тяжелую одежду, присел, протянул руки к теплу. Прикрыл глаза. Чувствовал я себя так, будто волоком перетащил авианосец из Балтийского моря в Каспийское. Не знаю, для чего мне понадобилось заниматься такой ерундой, но уверен, что сделал это в одиночку и без остановок. А теперь надо отдохнуть.

Отдых… блаженный отдых…

Стоп! Дурак! Не расслабляться! Так и уснешь сидя, а потом, инстинктивно придвигаясь к теплу, завалишься в костер. Надо потерпеть еще немного.

С неба опять сыпануло крупой — погода решила, что можно продолжить издевательства. Поднялся со скрипом в коленях и хрустом в обдуваемой ветром спине — разрушающееся тело вело себя будто чугунный корпус несмазанного робота.

Перетащил к костру все крупные палки, которые оказались мне под силу. Толку от них будет больше чем от мелочи — в таком состоянии я не смогу следить за огнем непрерывно. Тройку увесистых веток поставил на манер каркаса вигвама, скрепил поверху размочаленным гибким прутиком. Набросил плащ, ниже развесил остальное тряпье. Не сказать, чтобы получилось уютное жилище, но крупа будет меньше на макушку сыпать. Да и жар от костра кожа и шерстяная ткань отражает на озябшее тело, заодно подсыхая.

В мокрую землю вбил пару сучков, вверх тормашками повесил на них сапоги. Воды в них столько, что их у камина за день не высушишь, но хоть что-то. Длиннополая рубаха осталась на мне — как ни странно, но при такой погоде предпочел сидеть в сыром тряпье, чем совсем голым.

Вскоре жар от костра стал нестерпимым — хоть крупа и снег продолжали сыпаться, но помешать накоплению раскаленных углей не могли. Устроив под плащом-навесом несколько огрызков пережженных бревнышек, навалил на них веток с сухими листьями, разлегся почти как король. Левый бок дымится от стремительно высыхающей одежды, правый покрывается «гусиной кожей». Приходится вертеться.