Автоматная баллада - Уланов Андрей

…а через сутки он проснулся за миг до ее крика.

Агеев бы не поверил, мысленно усмехнулся Швейцарец, в жизни бы не поверил, что после снотворного его выделки человек может проснуться из-за кошмара. Как он тогда сказал? Динозавра свалит? Что ж, в динозавра я тоже верю – безмозглым ящерам сны не снятся, разве что спинномозговые.

Лишь на четвертую ночь мы научились с этим справляться, вспоминал Швейцарец, – если это можно назвать таким словом. Ложиться вместе, чтобы я мог чувствовать ее – и будить в самом начале приступа. Никаких чувств, голый рационализм – так она лучше высыпалась, и, кроме того, в лесу по ночам прохладно, даже в нынешнем лесу.

А сейчас…

Он услышал, как прошуршало сдвигаемое в сторону одеяло. Тихий, почти на грани слышимости, скрип – это рама лежака среагировала на перемещение центра массы. Очень легкой массы, здешние кровати ладились из расчета на купчину необъятной пузатости или же на приказчика, разворотом плеч не уступающего хозяйскому пузу. Шлепок – ступни коснулись пола, еще один, обозначивший решительный шаг через разделявшее кровати пространство… эге, а вот дробный перестук вызван явно не холодом, так успеть замерзнуть ты, девушка, совершенно точно не могла.

Тайна даже не успела испугаться – слишком быстро все произошло. Только что стояла перед лежаком, уже решившись окончательно, бесповоротно, – но все-таки, чтобы это решение стало реальностью, какой-то крохи мужества ей не хватало. Она как раз пыталась отыскать в себе эту кроху…

…в следующий миг ее голова была на подушке, а остальное тело по шею накрыто ватным, уже согретым чужим теплом одеялом. Слева была стена, справа – ОН.

– Слушай, так нельзя, – озабоченно сказал Швейцарец. – У тебя сердце барабанит громче зубов. Ты же не колибри, да и на ручной пулемет не похожа. Зачем тебе темп десять в секунду?

– Я даже ойкнуть не успела, – удивленно прошептала Тайна.

И, едва договорив, вспомнила, для чего она здесь, что хотела – рванулась, обняла, прижалась, замерла, боясь сразу всего-всего на свете и одновременно твердо зная, что ничего страшнее быть уже не может.

Пять минут спустя Швейцарец, наконец, решился поправить одеяло.

Лежать было жутко неудобно. За свою жизнь он лишь раз вынуждал свое тело изображать статичную композицию в еще менее переносимой позе. В тот раз его скрюченные посиделки в дупле закончились одиночным выстрелом с трех сотен метров и торжественной клятвой самому себе – впредь никогда не пытаться компенсировать отсутствие подходящей снайперской позиции тренировкой на выносливость.

Еще были тренировки Старика, но это не в счет.

Господи, вдруг – запоздало! – сообразил Швейцарец, я дурак, идиот: если у меня сводит мышцы так, что пробивает блокировку, то каково же сейчас ей? Она-то не умеет отключать реакцию на раздражители, ее с наполненными до краев чашками никто не выстаивал… кретин, болван, dumpkoff!

Он медленно начал убирать локоть, пытаясь для начала отвоевать хотя бы горизонтальное, а не криво-изогнутое положение – и почти сразу же застыл, когда теплый и даже вроде бы мягкий обруч сдавил его грудную клетку с силой, о существовании которой Швейцарец до этой минуты даже не подозревал.

Утром будут синяки, мысленно констатировал он. Впрочем, синяки – это еще ладно, а вот как бы ребра-другого не лишиться? Какой-то треск имел место быть… или это у меня в ушах кровь так стукнула? На ребро я не согласен, отнюдь – да и для чего, собственно, мне лишаться ребра, если женщина уже есть… и откуда только у этого чертенка столько сил?

Все-таки у него получилось опустить их на кровать. Теперь можно было перевести дух… можно было бы, подумал Швейцарец, если б легкие имели возможность расшириться хоть на миллиметр. Ох уж эти женщины… насколько легче работать с оружием! Нажал на кнопку – выпал магазин, сдвинул задержку – встал на место затвор. А вот где у данного экземпляра девушки необыкновенной находится регулятор силы объятий? Ласковое поглаживание волос желаемого эффекта не дает… а дышать хочется все больше! Черт, я прекрасно знал, что когда-нибудь умру, причем скорее раньше, чем позже. Даже подготовил себя к мысли, что смерть эта может быть сколь угодно глупой и нелепой – героическая погибель от потери крови… которая вытекает из бесчисленных ран… на поляне, заваленной мертвыми телами… еще более неисчислимых врагов… такая смерть бывает лишь в книгах… и, как правило, говорит о бедности авторской фантазии. Но быть задушенным спасенной тобою девицей – это ведь тоже как-то не совсем то. Вернее, это как-то совсем уж чересчур.