Звездный огонь - Серебряков Владимир

Вновь заработал двигатель — рокот его звучал приглушенно, вполсилы. Не требовалось прилагать всей мощности А-привода, чтобы удержать в воздухе даже неуклюжую баржу. Можно было расслабиться, закрыть глаза и, не обращая внимания на полуторную силу тяжести, сделать вид, что все мы отправились в воздушный круиз на одном из реконструированных «Конкордов». По краю поля зрения пробегали значки — вздрагивала, сжимаясь, остывающая обшивка. Ничего страшного в этом не было — даже если защитный слой потрескается сейчас, нагрев при старте сплавит разрывы.

— Проклятье! — выругалась Тоомен.

Я неохотно изгнал воспоминания о мягких креслах, комфортронике и прочих достижениях цивилизации и приподнял отяжелевшую голову.

Все обзорные камеры работали, но гаерный объем заполняло изображение с передней — сплошной ковер снежно-белых облаков внизу и лилово-зеленое небо впереди и сверху.

— Слишком высоко, — объяснила Ибар, — С таким же успехом мы могли оставаться на орбите.

Она обернулась к Лайману Тоу, беззвучно прошептав что-то, и «Комета» послушно накренилась. Белая равнина начала приближаться. Безжалостный свет неощутимо становился все мягче, приглушенней, по мере того как атмосфера окутывала нас светофильтром. Небо налилось изумрудной зеленью, потом вдруг потеряло прозрачность, застыв толщей янтаря, в котором оцепенело вмурованной мухой солнце. Облака уже не казались сугробами — под нами проплывали толщи мутно-желтой химической пены, время от времени вспыхивавшие изнутри синеватым дуговым светом.

— Ниже, — твердо произнесла Линда Тоомен вслух, перекрикивая вой рассекаемого «Кометой» воздуха. — Ещё ниже.

Баржа клюнула носом и тяжело пошла на снижение, пробивая хрупкие слои ледяной кислотной мглы. Камеры ослепли разом; на всех каналах клубился желтый туман, сгущаясь и темнея с каждой минутой, словно чудовищное болото засасывало нас. Пилотские программы ориентировались только по радарам, время от времени слепшим, когда очередной разряд пробивал тучи.

Внезапно воздух под нами расчистился. Очевидно, нижний облачный слой расступился здесь — специально, чтобы пришельцы из более гостеприимных миров прочувствовали в полной мере, что ожидает их в бездне.

Открывшийся пейзаж поражал своей безжизненностью. Если Габриэль вызывал в памяти образы несказанной древности, казался миром одряхлевшим и как бы добровольно ушедшим из жизни, то его младший брат походил на труп человека, убитого в расцвете сил. В латунно-желтом сиянии высоких облаков вздымались горы, окутанные белесым туманом, по равнинам петляли русла пересохших рек, по левую руку зияла океанская впадина — все удивительно похоже на ландшафты соседней планеты, и все же то ли подсознание придавало этой пустоте особенную зловещую значительность, то ли вправду однотонные просторы Самаэля порождали священный трепет. Всё здесь было грязно-желтым или бурым, словно никаких других красок не было у художника, рисовавшего этот мир, кроме охры и сепии. Плотная атмосфера порождала странный эффект: будто самые краешки горизонта загибались на манер кюветы. Очевидно, гиперрефракция ломала световые лучи лишь над самой поверхностью. Должно быть, если опуститься на самое дно, то сухие берега сомкнутся над головой…

Материковая плита кончилась, поверхность ухнула вниз еще на пару километров. С удивлением я заметил змеящиеся на донышке разломов зеркальца, отражающие неровное сияние полосатого неба. Хотя, если вдуматься, ничего странного тут нет — в низинах скапливаются стабильные при таких температурах и давлениях жидкости, должно быть, расплавы борных и силикатных стекол. Воистину зеркальное озеро… интересно, водятся ли там стеклянные угри?

Я поймал себя на том, что всю поверхность Самаэля — и материковые плиты, и впадины прежних морей — воспринимаю как «дно» воздушного океана. Таким же мертвым простором представляли дно морское когда-то, прежде чем батискафы не обнаружили там глубинную фауну. Вот только нам не добраться до здешних Марианских впадин.

Потом нижние облака сомкнулись, заволакивая пейзаж внизу желтой от старости кисеей. На краю кюветы, там, где полагалось быть горизонту, пробивали мглу горные вершины, зримо уплывавшие назад. Баржа мчалась со скоростью сверхзвукового самолета; частью своего внимания Линда Тоомен, должно быть, балансировала на хрупкой грани между сваливанием, когда подъемная сила куцых крылышек перестанет поддерживать «Комету» в воздухе, и обгоранием защитного слоя.