Звездный огонь - Серебряков Владимир

Я переключил внимание на виртуальную карту. Баржа сошла с орбиты над умеренными широтами Самаэля, и сейчас до северного полюса оставалось полторы тысячи километров. При нашей нынешней скорости — меньше получаса.

Нижние облака то расступались над разнообразными, но одинаково безотрадными ландшафтами, то вновь густели, милостиво скрывая от взгляда пустоши на месте прежних морей и рек. Баржу слегка покачивало, но в остальном не замечалось ни следа бушующих снаружи штормов. Временами приходилось отклоняться от курса, когда облачную крышу и туманный ковер соединяли темные, прошитые молниями столпы; тогда янтарное сияние меркло, прерываемое иссиня-белыми вспышками, и Самаэль представал в новых красках — черный, серый, рыжий камень, искристый соляной песок. Чем ближе к полюсу мы подходили, тем глуше становился блеск облаков, покуда полнеба не покрыла непроглядная мгла, а мерцание цвета старой бронзы не засочилось из щели между небом и горизонтом. Наконец под нами простерлось Мертвое море, ничем не отличающееся от того провала, что мы узрели вначале, — только зеркальные лужи не отблескивали в глубине; все же здесь, около полюса, невзирая на близость планетарного нагревателя, температура была недостаточно высока, чтобы плавилось стекло. Пологий берег Большого Биляда завиднелся вдали, причудливо выгибаясь в густом воздухе.

— Сейчас… — шептала Тоомен, перегружая бортовую интелтронику программами распознавания, надеясь высмотреть загадочное устройство Предтеч. — Сейчас…

И все же Лайман Тоу успел первым.

— Вот она, — проговорил он вслух осипшим от волнения голосом.

— Где? — Тоомен машинально обернулась к нему, потеряв еще долю секунды.

— Прямо перед нами, — ответила Дебора.

Я, наверное, последним осознал, что именно вижу. Только когда я скомандовал секретарю наложить на картинку данные со спутниковых карт и алый крестик улегся посреди Большого Биляда, в мозгу у меня что-то щелкнуло, и сознание впустило в себя невозможную, немыслимую картину.

Посреди равнины, невдалеке от берега, накрывая собой полюс, отблескивал мутным зеркалом круг отполированного до гладкости камня. А над ним…

— Господи всевышний!.. — донеслось до меня, и я с трудом понял, что голос принадлежит Катерине Новицкой.

Линда Тоомен молчала, не отрывая глаз от видеообъема. Вжатая в пару кубометров воздуха, богмашина казалась маленькой и совсем не страшной.

А у меня мурашки пробегали по спине всякий раз, как я пытался убедить свое подсознание в истинных масштабах игрушки на экране.

Не знаю, чего я ожидал увидеть. Вероятней всего — пустое место, несмотря на все показания датчиков. Уже завидев невероятное творение, я все еще не мог убедить себя в том, что оно на самом деле существует. В закоулках мозга, в той его части, где прячутся от жизни надежды, толпились образы, услужливо подставляемые памятью — колоссы Пятой волны, неоготические корпуса фабрик выстеха, «Метрополис» Ланга, грандиозные выдумки сенз-режиссеров и чудовищные, громоздкие «ульи» Новатерры, хотя я точно знал, что артефакт не может быть большим. И все же ни фантазия, ни опыт не подготовили меня к открывшемуся зрелищу.

Собственно машины мы так и не разглядели. Там, где она должна была находиться, воздух полыхал особенно ярко, будто кутая крошечное тельце в огненный пух. А от этой пламенеющей сердцевины расходились, колыхаясь над Большим Билядом, едва видимые в полумраке прозрачные, чуть светящиеся крылья, или лепестки, пронизанные фрактальным узором зеленоватых прожилок. Одни опускались, будто бы устав, другие вздымались им навстречу, управляемые некоей, с ходу не распознаваемой, но явно присутствующей зависимостью. Не то исполинский цветок распустился над пустыней, не то бабочка села передохнуть по дороге в Бробдингнег… но гаерный объем совершенно не передавал размеров этого чуда. Равнина была плоской, усыпанной камнями, хребет Селедки терялся на горизонте…

А вот если рассматривать богмашину напрямую через обзорные камеры, как это сделал я, все становилось на места. Крылья-лепестки едва не достигали нижнего слоя облаков, над которым мчались мы. И они шевелились.

Первой это заметила Катерина Новицкая и тут же обратила наше внимание. Призрачные паруса двигались медленно, но будь они сделаны даже из самой хрупкой материи, их взмахи подняли бы над равниной пыльную бурю. Однако воздух оставался почти неподвижен; лепестки колыхались в нем, будто щупальца исполинской актинии.