Пересмешник - Пехов Алексей Юрьевич

– Сколько ты должен?

– Не важно. Я профессиональный игрок. Разберусь.

– Твое право, – не стал спорить я, сейчас все равно от него не добьешься никакого толка, так как внезапная гордость сделала его упрямым. – Но если кто-то соберется ломать тебе пальцы, вспомни, где я живу.

– Всенепременно, – он встал, хлопнул меня по плечу. – Бывай, братишка. Сейчас начнется новая партия, не желаю ее пропускать. Ты все еще в поиске?

– О чем ты?

– Прекрасно знаешь, что я имею ввиду, – нахмурился он. – Ты одержим желанием найти того, кто подставил тебя.

– А… ты об этом… Да. Я, представь себе, одержим жаждой справедливости. Не вижу в этом ничего плохого.

Виктор в раздражении взъерошил волосы на голове – первый признак того, что он начинает злиться.

– Это глупо, Тиль!

– Не узнаю тебя. Тебе всегда было плевать на мои авантюры.

– Мне и сейчас плевать, – буркнул он. – Но мама бы этого не одобрила. Потому что между справедливостью и местью нельзя поставить знак равенства. Помнишь, что она говорила о мести?

Теперь закипать начал я, но, понимая, что это вряд ли хоть чем-то мне поможет, сдержался:

– Ты знаешь, что нет. Она умерла, едва мне исполнилась неделя.

– Я ненавидел твоего отца за то, как он поступал с ней. А мать всегда внушала мне, что месть ничем не лучше яда. Месть нужна лишь дуракам и безумцам, которые не понимают ее последствий, потому что она никогда не бывает бесплатной.

– Даже ее слова не заставят мне отступить, – тихо ответил я.

Он вздохнул, покачал головой:

– В тебе слишком много от твоего отца, чэр. Не лги хотя бы себе. Ты все тот же самый азартный игрок, что и раньше. Просто ставки в той игре, в которую ты вступил, гораздо выше, чем в княжеском покере.

Виктор ушел, а я вздохнул:

– Вот и поговорили.

– Он с детства был трудным ребенком, – произнес Стэфан. – Никак не мог простить твоего отца и считал его виновником смерти вашей матери.

Я машинально кивнул, думая о том, что знаю цену мести. И да, она того стоит.

Иногда я начинаю размышлять, что я сделаю с тем, кто так поступил со мной, когда найду его? Разрежу на две половинки? Вырву сердце? Запру на шесть долгих лет в подвале собственного дома, чтобы он почувствовал такое же бессилие и отчаянье, что испытал я?

Не знаю. Видит Всеединый я, действительно, не знаю.

Так и не притронувшись к бокалу с шампанским, я встал с дивана, и почти сразу же появился предупредительный Ильхах. Предвосхищая его вопрос, я сказал ему:

– Мне хотелось бы поговорить с Фальком.

Тот на мгновение смутился, но ответил:

– Я узнаю, сможет ли он вас принять.

– Передай ему, что это в его интересах.

– Конечно, чэр.

Меня не заставили долго ждать и пригласили наверх. Узкая лесенка на дополнительный этаж, с которого открывался вид на зал с карточными столами, находящийся далеко внизу, привела меня к толстой металлической двери и охранникам-мяуррам.

– У вас есть оружие, чэр? – спросил меня один из четырех котов.

Я молча положил в стальной ящик револьвер.

– Мряожет еще что-нибудь? – вежливо уточнил охранник, не спеша уступить мне дорогу.

– Фальк, ты стал настоящим параноиком, – громко сказал я, зная, что он слышит меня из-за распахнутой в комнату двери. – Я не отдам амнис лишь из-за твоего опасения порезаться. Можешь поверить, когда мой нож остается в одиночестве, он гораздо опаснее, чем со мной.

– Заходите, эр’Картиа. Заходите, – раздался из комнаты усталый и не слишком радостный голос.

Меня больше не задерживали, и я оказался в большом помещении, с куполообразным, ребристым потолком, большим аквариумом с тропическими рыбками на всю южную стену, несколькими полотнами начинающего становиться модным нового художественного течения – импрессионизма – и целой горой неиспользованных фишек (каждая из которых была равноценна сотне фартов), что высилась на заваленном бумагами столе.

Фальк, пожилой мужчина с помятым, давно небритым лицом, глазами немного на выкате и редкими волосами у висков, встал, приветствуя меня:

– Чэр эр’Картиа. Признаться, я был сильно удивлен, услышав, что вы здесь. Желаете что-нибудь выпить?

– Нет. Благодарю.

Одежда у нынешнего владельца «Тщедушной ивы» была изрядно помята, а нелепые коричневые ботинки не чищены, наверное, целую неделю.

– Ну и чудесно, – голос у него был глухим, с хрипотцой. – Я знаю, что ваше время очень дорого. Да и мое, признаться, тоже. Так что, если вы не возражаете, давайте приступим к делам.