Проклятье хаоса - Сальваторе Роберт

Руфо продолжал рыгать и блевать. Грудь его дергалась в приступах рвоты, желудок отшельника, очевидно, скручивали жестокие спазмы, причиняющие невыносимые страдания. Покрытая потом кожа мужчины покрывалась черно-багровыми синяками.

Жрецы Огма, среди которых были и могущественные клирики, проводили церемонию лечения, твердя целительные заклинания, поскольку служители Денира не рискнули бы пробудить силы своего бога во имя этого человека.

Но, казалось, все было напрасно.

Декан Тобикус и Брон Турман прибыли к дверям вместе, проталкиваясь через растущую толпу зевак. Глаза сухонького декана расширились, едва не вывалившись из впалых, окруженных морщинами глазниц, когда он увидел, что там, снаружи, лежит Руфо.

– Надо перенести его в тепло! – крикнул декану один из лекарей.

– Он не имеет права войти в Библиотеку, – решительно отрезал Брон Турман, – с этим клеймом. Кьеркан Руфо собственными поступками заслужил печать позора, и она все еще лежит на его челе!

– Внесите его, – неожиданно проговорил декан Тобикус, чем невероятно поразил Турмана.

Однако открыто протестовать он не стал. Руфо принадлежал ордену Тобикуса, а не его, и Тобикус, как декан, обладал властью, чтобы позволить этому человеку войти.

Несколько секунд спустя, когда Руфо пронесли сквозь толпу, а декан Тобикус удалился вместе со жрецами-целителями, Брон Турман пришел к тревожному заключению, объясняющему, отчего приказ декана так возмутил жреца Огма. Кьеркан Руфо не был другом Кэддерли; фактически именно Кэддерли и заклеймил его. Не это ли способствовало решению декана впустить Руфо?

Брон Турман надеялся, что причина не в этом.

В боковой комнате пустых покоев, обычно приберегаемых для частных просителей, жрецы, воспользовавшись лавкой в качестве койки, продолжили героические попытки исцелить Руфо. Ничто из того, что они применяли, не помогало; даже Тобикус попробовал воззвать к великим силам, распевая над Руфо, пока остальные подпевали ему. Но то ли заклинания оказались слишком слабыми, то ли болезнь Руфо просто отвергла их: слова декана пропали впустую.

Кровь и желчь непрерывным потоком лились изо рта и носа Руфо, отчаянные попытки вдохнуть воздух сквозь забивший горло ком сотрясали спазмами грудную клетку. Один из жрецов Огма, тот, что покрепче, схватив Руфо и рывком перевернув на живот, несколько раз ударил его по спине, чтобы выбить всю засевшую в теле дрянь, иначе изгой просто захлебнулся бы.

Вдруг совершенно неожиданно Руфо дернулся и извернулся так яростно, что отброшенный жрец Огма перелетел через всю комнату. Затем Руфо сел и свесил ноги с лавки, странным образом успокоившись. Он немигающим взглядом уставился на декана Тобикуса и, взмахнув ослабшей рукой, поманил его к себе. Тобикус, нервно оглянувшись по сторонам, пригнулся, поднося ухо к самым губам изгоя.

– Ты… ты приг… гласил… меня, – прошамкал Руфо, плюясь кровью и рвотой при каждом слове.

Тобикус отшатнулся, недоуменно глядя на этого человека; он ничего не понял.

– Ты пригласил меня войти, – четко произнес Руфо из последних сил.

И засмеялся, зловеще, неудержимо, хохот перешел в судороги, а затем и в последний предсмертный хрип.

Никто из собравшихся здесь лекарей никогда прежде не видел столь ужасной кончины.

Вампир

– Тут нет никакой распроклятой пещеры! – взревел Айвэн, и рокот, откликнувшийся ему сверху, с неустойчивого снежного скопления, напомнил дворфу, что тут надо вести себя немного сдержаннее.

Но если до Айвэна и не дошло с первого раза, он уразумел это со второго, когда к нему подскочил разъяренный Пайкел и отвесил брату крепкий подзатыльник, сбив шлем ему на глаза. Рыжебородый дворф ухватился за венчающие его головной убор оленьи рога, возвращая шлем на место, и, оскалившись, повернулся к брату, но Пайкел не уступил и не смягчился – он стоял, качая пальцем перед носом Айвэна.

– Тише вы, оба! – прикрикнул на них Кэддерли.

– О-о, – отозвался Пайкел, кажется, действительно серьезно уязвленный.

Расстроенный Кэддерли не заметил взгляда дворфа. Он продолжал озирать разрушенную гору, ошеломленный тем, что бывшего на этом месте отверстия – достаточно большого, чтобы впустить распростершего крылья дракона, – больше нет.

– Ты уверен, что там не снег? – спросил Кэддерли, на что Айвэн топнул ногой, обрушив на них с Пайкелом огромный снежный пласт.

Пайкел первым выбрался из сугроба. Снег соскальзывал с широких полей приплюснутой теперь шляпы, одолженной им у Кэддерли. Когда появился Айвэн, брат уже готов был врезать ему снова.