Одна и та же книга - Фрай Макс

Мартовский снег — это огромная радость, потому что не ко времени и ненадолго и все это знают. Праздник — это всегда ненадолго и немножко не ко времени, вот и ликуют виленские обыватели, мчатся по склонам холма на растолстевших за зиму попах, а потом карабкаются наверх, причиняя спортивную пользу фигурам, молодцы, что тут скажешь.

Вослед мне летит снежок, обессиленный падает к ногам — недолет. Пенсионеры, до ушей закутанные в пестрые вязаные шарфы, заливисто смеются, виновато разводят руками, смущенно машут мне, как старые приятели. Фулиганье.

Кофе в картонном стаканчике — актуальный для меня тренд этой теплой зимы. В виленских кафе не курят, а кофе без сигареты — деньги на ветер, зато с картонным стаканчиком можно сесть на качели или просто на лавку, закурить, отхлебнуть, пялиться по сторонам. Скоро уже на улицы вынесут столики из кафе, ждать осталось недолго, меньше месяца, хоть и трудно в это поверить сейчас, когда крупные хлопья снега падают в стаканчик, превращая эспрессо в диетическое гляссе. Вынесут, вынесут, и прощай мой актуальный тренд до следующей зимы, но пока — сижу на набережной, укрывшись за деревом от метели и чужих глаз, пью стремительно остывающий кофе, курю, глазею.

Черная собака бежит по белой тропе, белые хлопья снега падают в Нярис, черный, как Стикс. Черная ворона купается в белом сугробе. Три нежные юные блондинки бредут сквозь метель на двадцатисантиметровых платформах, в черных готских балахонах до пят. Ангельчики, ах! — сердце мое останавливается от восхищения, не бьется, пялится на них сквозь тюремную решетку ребер, просится на волю, да кто ж его отпустит. Сидеть, кому говорю! Фу!

И наконец, в сумерках в Старом городе из подворотни выходит огромный мужик в зеленых спортивных штанах, в ярко-желтой куртке, с багрово-красной рожей, впрочем, вполне симпатичной и добродушной. В кармане его зеленых штанов начинает звонить телефон, дядя — светофор берет трубку, говорит: «Лабас», и черно-белый мир внезагшо становится лиловым, зажигаются лимонно-желтые фонари, рыжий кот перебегает дорогу мальчику с букетом розовых гиацинтов, словом, черно-белая пленка закончилась, дальше работаем с цветной.

Цирк приехал

По проспекту Гедиминаса ехал мужчина на велосипеде. На багажнике стоял (не сидел, а именно стоял) мальчик лет семи-восьми. Чуть-чуть придерживался за плечо старшего, для равновесия. Оба ослепительно улыбались.

* * *

Минутой позже по тому же проспекту Гедиминаса мимо меня прошла девушка, задумчиво на ходу жонглируя тремя каштанами.

* * *

Девушка типа «виленская студентка» (это такие небольшие, тонкокостные блондиночки с Очень Умными Лицами, я прям не знаю, как их преподаватели не стесняются), прижавшись спиной к храмовым воротам, сияя, кричит в телефонную трубку: «Тейп!» Тут же поправляется: «Йа-йа!» И потом, оценив, видимо, комизм ситуации, уже нарочно продолжает на всех оставшихся языках: «Да! Си! Ви! Иез!» — и хохочет от переполняющего ее счастья.

* * *

На улице Бокшто припаркован белый микроавтобус. Я иду мимо. Человек, сидящий рядом с водителем, наводит на меня пистолет. Я вежливо улыбаюсь в ответ на шутку и одновременно снимаю темные очки, чтобы разглядеть, а шутка ли это, собственно. Встретившись со мной взглядом, человек меняется в лице, подносит пистолет к собственному виску, нажимает курок. Волосы его становятся мокрыми от воды, которой, оказывается, было заряжено оружие, брызги летят в водителя, но тот сохраняет полную невозмутимость. В этот момент по разделяющей нас узкой мостовой проползает (там не больно-то разгонишься) большой черный джип, из открытых окон его несется саундтрек «Криминального чтива».

+++

Я иду вверх по улице Швенто Йоно, не столько в направлении машины, оставленной на Вокечу, сколько на звук флейты, который становится все громче, а мир начинает дрожать, звенеть и плавиться, и я уже готовлюсь благодарить всех, кого это касается, за прекрасные слуховые галлюцинации, посланные мне свыше, но вдруг вижу флейтиста — хамелеона, практически слившегося со стеной дома, возле которого стоит. Я кладу в его шляпу два лита, я всегда плачу тем уличным музыкантам, которые хотя бы на миг меняют реальность в интересующем меня направлении, а другим не плачу. И иду дальше по улице, зыбкой, как оттиск на серо-золотом сумеречном желе.

Начинаются другие времена, — вкрадчиво говорит кто-то по-русски у меня за спиной, я не оборачиваюсь, мне все равно, как выглядит посланец небес, я уже давно знаю, они могут выглядеть как угодно, и это ничего не значит, если послание доставлено по адресу.