Маг в законе. Том 2 - Олди Генри Лайон

И вот этот великий человек зовет к себе некоего отца Георгия, только чтобы помолчать вместе.

Если бы такое случилось впервые, впору было бы удивиться.

А так – привык.

– Ритор Прокопович сказывал, ты вчера в окружном суде заседать изволил? – начал «молчать» Иннокентий.

– Совершенно верно, владыка. После долгого перерыва; ввиду отсутствия соответствующих процессов. Как епархиальный обер-старец, обязан был принять участие в рассмотрении дела о мажьем промысле. Обвиняемый – мещанин Голобородько, Иван Терентьевич. Приказчик из Суздальских рядов.

– Ну да, ну да, – меленько покивал головой преосвященный. – Обязан был, значит. Оный ритор говорил, будто и мажишко-то дрянной, копеечный… Шелуха, прости Господи. Без облавников брали, вроде бы. Двух городовых послали, он и сдался. Правда или врет ритор?

– Правда, владыка.

– В чем обвиняли мажишку?

– Помогал путем отвода глаз сбывать порченую гречиху.

– Ох, грехи наши тяжкие! – Иннокентий заворочался, иронично вздернув хохлатую бровь. – Ты, небось, завизировал приговор? не стал артачиться?!

– Да, владыка. Мещанина Голобородько к телесным наказаниям и описи имущества; ученика его, Тришку Небейбатько – к пяти годам острога. Согласно новому Уложенью: статья 128-я, параграф четвертый.

– Ну да, ну да… к телесным наказаниям, значит. Опять узаконили порку, слава Господу нашему, во веки веков, аминь!.. нужное дело, нужное…

Налетевший ветер швырнул в лицо горсть листьев. Сбил дыхание, облепил, вырвал из владычных рук тот единственный, кленовый, налитый багрянцем; и снова унесся невесть куда.

Почему-то осенней порой отец Георгий слишком часто обращал внимание на них – на листья. Опавшие! еще зеленые! иные, только грозящие закружиться в смертном танце! на ветвях, на земле, в воздухе… И еще – давняя, заученная строка брезжила неотступно на самой окраине сознания:

"Листьям древесным подобны сыны человеков…"

– Пожар помнишь? – спросил владыка в своей излюбленной манере: резко меняя тему разговора и предоставляя собеседнику со всей торопливостью догадываться – о чем вдруг зашла речь?

– Помню, владыка.

Отец Георгия сразу понял, какой пожар имеется в виду. Знаменитый, можно сказать, прославленный пожар, когда горела нижняя Трех-Святительская церковь, где располагалась архиерейская усыпальница. Именно тогда началось массовое паломничество в монастырь, к праху святого Мелетия – огонь, принудив распаяться жестяной гроб, оставил невредимым внутренний, парчовый покров, где пребывал в целости прах святого.

– Чудо Господне тогда случилось, отец Георгий. Чудо! Редко такое бывает, редко… Особенно по нашим временам: темным, стервозным. Ныне иереи корыстолюбивы, причетники ни устава, ни катехизиса толком не знают! Ассигнации берут, это правда; иной требует свою камилавку серебряными рублевиками набивать! Веришь, вчера одного мерзавца ударил собственноручно! – клобук с него сбил, рожу раскровянил…

Владыка помолчал, хмурясь.

– После в ноги к нему пал: прости грех увлечения гневом… Простил, собака! А как было бы славно, чтоб иерей от архиерея без колебаний все добродетели на себя перенимал: и ученость, и святость, и знания божественные!.. Чтоб из дурака – мудрец, из подвергаемого соблазнам – схимник! Чтоб рукоположение принимал вкупе с верой и знаниями! Царствие Господне настало бы на земле! Что скажешь, отец Георгий?

– Ничего не скажу, владыка. Сами ж велели: "Молчать будем". Вот и молчу.

– Ну да, ну да… молчун ты!.. зову я тебя, зову, а тебе все как с гуся вода…

Отец Георгий, епархиальный обер-старец при Харьковском Е. И. В. Великого Князя Николая Николаевича облавном училище, наклонился.

Поднял и себе один лист.

Кленовый.

I. РАШКА-КНЯГИНЯ или МАРЬЯЖ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ

А сегодня тебе приснилось повешенье.

Твое.

Как обычно, вокруг не было ни души. Да и самого «вокруг» – тоже. Только сизый, похмельный вечер, только ступеньки, ведущие на эшафот – раз, два, три… восемь, девять… вот и нет ступенек; только рука на твоем плече. Ведет, направляет. Ноги (босые! почему?!) ощущают под собой дощатый помост. Остановись, мгновенье! Княгиня, остановись! постой чуть-чуть на хрупкой преграде люка, на корочке льда, затянувшего полынью на исходе февраля – еще миг, и омут разбежится кругами ада, увлекая грешную душу в путь обреченных.