Наша светлость - Демина Карина

А у него и так слишком часто бьется.

Пришлось разбавлять холодной.

Их сиятельство стояли, упираясь руками и лбом в стену. Хорошо, что не говорили ничего под руку.

— У вас голова не кружится? — Тиссе, кажется, удалось достичь нужной температуры.

— Кружится.

— Тошнит?

— Уже нет. Ребенок, иди спать. Я сам управлюсь.

Во-первых, вряд ли управится, во-вторых, Тисса всерьез сомневалась, что сумеет заснуть.

— Вы ведете себя безответственно. — Говорить следовало уверенно, но голос предательски дрожал. — И если вы отказываетесь от помощи доктора, то терпите мою.

Вот у мамы получалось разговаривать с больными, ее все слушались, даже папа. Правда, он вечно ворчал, что сам разберется… а мама отвечала, что еще не готова стать вдовой.

— Раздевайтесь, — сглотнув, велела Тисса.

— Для тебя — с удовольствием.

Ох, это не только неприлично. Это недопустимо! Особенно если с удовольствием. Правда, оказалось, что руки их сиятельства не слушаются, и Гавину пришлось стаскивать грязную куртку, а потом и рубашку. Тисса поспешно отвернулась.

Однажды она видела папу без рубашки. Но это было давно. И папа — это же совсем-совсем другое… если бы не разбитый затылок тана, которым предстояло заняться, Тисса немедленно бы вышла.

А получалось, что уйти нельзя. Кто бросает дело недоделанным?

И температуру воды следует постепенно повышать.

Их сиятельство в ванну не забрались, рухнули, выплеснув половину воды на пол и на Тиссу, — ночная рубашка тотчас прилипла к ногам. А тан заорал:

— Горячо!

— Сидите. Вам так кажется. Вы просто промерзли насквозь.

Тиссе пришлось обернуться. Она пообещала, что смотреть будет только на затылок… ну некоторые обещания крайне сложно сдержать. Спину тана покрывали старые шрамы и свежие синяки темно-лилового, черного почти цвета. Густо. Плотно.

Страшно.

Как он вообще ходит-то?

И не просто ходит, но, упершись руками в борта, пытается вылезти из ванны.

— Пожалуйста, потерпите. — Тисса положила руки на плечи и поняла, что удержать его просто не сумеет. — Скоро жар пройдет. Вы должны прогреться. А я — осмотреть вашу голову.

Его трясло то мелкой, то крупной дрожью, переходившей в судорогу. Но это — хороший признак. Мышцы отходят. Всегда больно, когда мышцы отходят. Их надо бы растереть… Тисса пытается, но это то же самое, что растирать камень.

— Гавин, помоги, пожалуйста.

Помогает. Сосредоточенно, не обращая внимания на шипение их сиятельства. И лучше бы кричал в самом-то деле…

— Я добавлю горячей. Выдержите?

Кивок. А пульс еще ускорился, но не настолько, чтобы бояться за сердце.

— Ребенок…

— Что?

— Спасибо.

— Не за что. Сейчас посидите, пожалуйста, смирно.

Тиссе нужны были таз, тряпка и ножницы, потому как она подозревала, что просто расчесать слипшиеся волосы не выйдет. И оказалась права. Все спеклось в черно-бурый ком, который не желал размокать. Их сиятельство терпели молча. Лишь однажды попросили Гавина добавить горячей воды.

Волосы вокруг рваной раны Тисса выстригала аккуратно, а когда достригла, тан — ну неймется ему! — оттолкнул руку и сам ощупал затылок.

— Ты шить умеешь? — поинтересовался он.

— Я пробовала… на овцах.

К людям мама ее не допускала.

— Хорошо. Представь, что я овца.

— Скорее уж баран, — не удержалась Тисса и поспешно добавила: — Овца — девочка, а вы…

— Мальчик. Мальчик-баран. Примерно так себя и чувствую.

В кофре, который принес Гавин, имелся набор игл разной формы и толщины, шелковые нити, ножи и даже струнная пила — ее Тисса только на картинках и видела.

— Извини, но я буду ругаться.

И тан сдержал слово.

К счастью, рана была не такой и длинной, Тисса в пять стежков уложилась. Страшнее всего было прокалывать кожу в первый раз. И она все медлила, уговаривая себя, что это все равно надо сделать, даже если будет больно. А больно будет, потому что Тисса не умеет шить и руки у нее трясутся, но отступать некуда. Второй стежок дался легче. А на третьем тан сказал что-то такое, отчего Тисса едва иглу не выронила… и перестала его слушать.

— Все, — объявила она, отрезая нить. — И вам пора выбираться из воды.

— Сейчас. — Он опять сунул пальцы в волосы, точно проверяя, хорошо ли сделана работа. — Ребенок, глянь, пожалуйста, что у меня за ухом. Жжется…