Главный бой - Никитин Юрий Александрович

— Продолжим путь, — сказал он наконец.

— Продолжим, — убито согласился Ковыль.

За караваном осталось медленно опадающее облако желтой прокаленной пыли. Она накапливалась в складках халатов, набивалась в потертости, иссушала тела и вызывала невыносимый зуд. Впрочем, изможденные тела почти не чувствовали ни зуда, ни жара, только безмерную усталость. А кони под ними шатались, шли на подгибающихся ногах.

— Вижу блеск!.. — вскрикнул Ковыль. — Но то ли облако горит над горизонтом, то ли…

— Я тоже вижу, — сказал Узун.

А Ковыль, всмотревшись, сказал потрясенно:

— Это не облако. Это стены из белого камня немыслимой чистоты!

— Впереди город? — спросил Узун, который устал удивляться диковинкам этого царства.

— Если это не врата в небесное царство…

Узун поднял измученного коня на дыбы:

— Тогда вперед! Так или иначе, но скоро все решится.

— И мы отдохнем, — добавил Ковыль.

Голос его прозвучал мрачно, словно он имел в виду совсем не тот отдых, после которого просыпаются.

Стена из белого камня закрыла полмира. Они приблизились к огромным вратам, Ковыль суетливо перебирал серебряные монеты. За вход в такой сказочный город могут потребовать и чистое золото, однако стражей у ворот не оказалось вовсе.

Ошеломленные, они вступили в этот неслыханно огромный город, в котором поместилось бы все население их Степи.

По улицам развозили с веселыми воплями на лошадях и мулах огромные бурдюки, продавали вино, наливая в подставленные чаши и кувшины. Ковыль и Узун двигались мимо многочисленных лавок, где чуть ли не даром продавали горы душистой халвы, самых разных сладостей.

В восточной части базара торговали удивительными конями: высокими и широкогрудыми, но тонконогими, с огненными глазами, под шелковой кожей проступают сухие мышцы. Чутье подсказало обоим степнякам, что такие кони могут скакать без устали вдвое быстрее и дольше их выносливых лошадок. Эти кони были благородного коричневого цвета, красивые и гордые, а собственные лошадки мышиного цвета сразу потускнели и показались просто мулами.

Часть базара отдана торговцам странными птицами, из которых Ковыль признал только петухов, но и те непривычно крупные и мускулистые. На лапах кожаные перчатки с железными когтями, словно таких петухов разводят как боевых собак, а не за то, что без их хвалы восходящему солнцу может не наступить рассвет…

Особенно потрясло, что прямо на прилавках лежали драгоценные жемчужины, крупные алмазы, сапфиры, рубины, прочие редкие и ценные камни, а также удивительные куски камня цвета чистейшего меда, доставленные с самых северных морей, где люди не живут, деревья лопаются от холода, а птицы падают замертво.

Торговец, завидев двух степняков, бодро воззвал:

— О, сыны степей! Покупайте этот камень, он принесет счастье! Видите, в нем волшебством древних магов заключен в самую середину муравей, как символ достатка и трудолюбия?.. Ни один из нынешних магов не в состоянии это повторить. Это могущественный камень…

Ковыль приосанился, а Узун, подозревая насмешку, спросил хмуро:

— Этого камня хватает в наших степях. А есть ли у тебя настоящий черный жемчуг, который находят в желудках черных кобылиц?

Торговец запнулся, вытаращил глаза, наконец сказал неуверенно:

— Разве такой… бывает?

— Я трижды находил в своих конях, — сообщил Узун мрачно. — Но мой сосед, проклятый хан Узурлак, находил чаще!.. Так что в следующий раз я захвачу целый мешок, привезу, если дашь хорошую цену.

— Дам! — пообещал торговец. — Договоримся!

Ковылю стало стыдно, поспешно утащил друга, но со стороны выглядело, словно он нашел покупателя получше. Узун, все же потрясенный до глубины души, вежливо остановил одного богато одетого человека, поклонился:

— Скажи, уважаемый, да будут твои года долгими, а кобылицы плодовитыми… К какому великому празднику вы готовитесь?

А Ковыль добавил простодушно:

— Или же ваш великий праздник уже начался?

Богатый человек ответил с удивлением:

— Какой праздник?.. Никакого праздника… Что за праздник, когда работаю с утра до вечера, а потом едва успеваю посидеть с соседями за чашкой хорошего вина, как снова ночь, затем утро — и… опять в лес рубить дрова?

И удалился, рассерженный, подозревающий, что над ним шутят. Ковыль и Узун остолбенело смотрели в широкую удаляющуюся спину в богатом халате, их хану разве что под стать. Этот дровосек, выходит, каждый вечер сидит с соседями и за неспешной беседой попивает настоящее вино? Не кумыс? А спать ложится без обнаженной сабли у изголовья?

Когда с великим трудом выбрались с базара, думали, никогда не кончится, то увидели, что вино продают и прямо из огромных бочек, установленных на всех перекрестках города. На маленьких площадях жонглировали острыми ножами пестро одетые фокусники, танцевала почти нагая девушка.

Они принимали за царский дворец каждый богатый дом, а к самому дворцу добрались только к вечеру. Ноги подкашивались, во рту пересохло. Стража беззлобно посмеялась над двумя дикими людьми из степей, а кто-то, сжалившись, бросил им мелкую монетку.

Но Узун был упорен, он не уходил и всем объяснял, что прибыли из родных мест их правителя, что он будет рад их видеть, что они с ним родня, что степняки родни никогда не стыдятся…

Мудрый Ковыль быстро понял, что все бесполезно, уговаривал упрямого Узуна, тот наконец сдался и отступил, но в этот момент проходил какой-то знатный человек. Он выслушал, посмеялся еще громче стражи, сказал, что правителю будет забавно увидеть таких существ, и по его знаку их пропустили через врата дворца.

Оказалось, что это еще не сам дворец, а двор перед дворцом. Узун и Ковыль едва передвигали ноги, от потрясения кружились головы, а во рту стало сухо. Двор огромен, вымощен мраморными плитами. Всюду розы, бьют фонтаны, порхают яркие птицы и поют сладкими голосами. По ту сторону двора гостеприимно распахнул врата сам дворец. По ступеням сходят и поднимаются празднично одетые люди, на бедных степняков в их серых халатах посматривали как на диковинных, но безобидных зверей.

Их провели в огромный зал, а затем через этот зал в другой, еще краше, а потом в третий. И так вели через сорок залов, даже Узун побледнел, глаза расширились, он готов был впасть в беспамятство.

Наконец их поставили перед последней дверью, объяснили, как кланяться. Створки пошли в стороны. Из зала навстречу ударило такое сияние, что степняки отшатнулись и прикрыли глаза. Открывшийся перед ними зал был огромен, как степь, далекие стены искрились искусно сделанными изразцами: зелеными, розовыми, синими, расписанные диковинными узорами.