Светлые крылья для темного стража - Емец Дмитрий

У входа в бутик сидели два манекена, одетые как секьюрити. Одному манекену скучающие продавщицы всунули в губы сигарету, другому подкрасили глаза. Хмыкнув, Улита прошла между манекенами и оказалась внутри. Зеркал ей не встретилось, и Улита решительно направилась к примерочной кабинке.

Кабинка была только одна, причем уже занятая. Возле занавески вертелся неизвестно откуда выскочивший мужчина и, потрясая платьем с блестками, скулил, чтобы ему уступили примерочную.

— На свадьбу опаздываю! У нас с невестой одна фигура! И нога тоже одна! Она мне даже туфли покупать доверяет! — заявлял он.

Из раздевалки на заботливого жениха ругались и даже пытались лягнуть через шторку.

Улита взбесилась.

— Эй вы, заботливый женишок! Идите погуляйте! Это женский магазин! — крикнула она, хватая его за плечо и резко разворачивая к себе.

Мужчина послушно позволил себя повернуть. Безо всякого гнева он смотрел на Улиту и нюхал большую садовую ромашку.

— Попрошу меня ни с кем не путать, пуся моя кареглазая! Я мужчина только в половом смысле и то вследствие глубочайшего природного недоразумения! — кокетливо поведал он.

— Привет, Хнык! Что ты здесь делаешь? — хмуро спросила Улита.

Она слишком хорошо знала слуг мрака, чтобы допустить, что суккуб притащился сюда просто так.

— Проверяю семнадцатый закон бытового вампиризма и убеждаюсь в его мудрости, — заявил Хнык.

— Какой еще семнадцатый закон?

— «Мужчина, который имел глупость потащиться в магазин вместе с женщиной, теряет столько же часов жизни, сколько женщина их приобретает». Вопрос: куда они подевались и кто их украл! — охотно оттарабанил суккуб.

Улита даже не попыталась улыбнуться.

— А теперь серьезно: что ты здесь забыл? — спросила она, взглядом отгоняя продавщицу.

Продавщица была молодая, в бежевой порхающей накидке, делавшей ее похожей на вежливую моль. Присутствие в бутике странной парочки уже начинало ее беспокоить.

— Исключительно из сочувствия! Разве ты меня не звала? — удивился Хнык, нежно дотрагиваясь до плеча Улиты нежной женской рукой. Мужскую, мафиозной волосатости руку он предусмотрительно прятал за спиной, чтобы не смущать клиентку.

— Я ТЕБЯ ЗВАЛА? — удивилась Улита.

— Ну да! Ты же хотела кому-то пожаловаться?.. Поплакаться в жилетку? Вот я жилетку и надел! — с гордостью сообщил Хнык.

Улита недоверчиво посмотрела. Да, так и есть. На суккубе обнаружилась красная, с перламутровыми пуговицами жилетка, точно созданная для рыданий. Из кармана жилетки предусмотрительно торчал угол носового платка. Улита рывком вытащила его. Платок оказался огромным, словно из исторического романа, где платками, как известно, связывали пленных и перебинтовывали раненых.

«Мысли подзеркаливает, гад!.. Убить, что ли? Ну да шут с ним! Почему бы и нет?» — пронеслось в голове у ведьмы, и, ухватив суккуба за карман, она потянула его в освободившуюся примерочную кабинку.

— О, я вижу: адреналинчик мы уже сбросили! Никто никого не убивает, все хотят разговаривать! — вполголоса пролепетал Хнык. Правая сторона его штопаного лица расплылась в сладчайшей улыбке. — Я всегда так делаю: когда на меня кто-то злится, довожу его до истерики, чтобы он хорошенько отбушевался, выдохся и стал как тряпочка. Многие после этого мягонькие становятся, как глина. Что из них хочешь, то и лепи!

Вежливая моль деликатно подлетела к ним, моргая кукольными глазами. Хнык, задернувший было шторку, высунулся и поманил ее.

— Нюня моя, умоляю! Возьмите вот это, поставьте вон туда! — распорядился суккуб, указующим перстом соединяя две точки пространства.

Продавщица недоуменно оглянулась, заблудилась взглядом в пестрой одежде и хотела снова повернуться, но в этот момент крайняя из вешалок опрокинулась, расплескивая попугайские краски. Мгновенно забыв о кабинке, вежливая моль метнулась поднимать платья. Наконец-то можно было делать что-то привычное, ясное. В душе у продавщицы воцарились покой и порядок.

Примерочная кабинка стонала и плакала. Шторка то надувалась, то парусом втягивалась внутрь. Внутри тропическим тайфуном бушевала Улита.

— Какие у меня перспективы? Меня никто не любит! Я не могу быть женой! Не могу быть матерью! — кричала она.

Суккуб заботливо пригорюнился, с сочувствием разглядывая полнокровную Улиту. Сопереживают суккубы всегда искренно. В этом корень их процветания. Правда, и плату за сочувствие они забирают всегда в полном объеме.

— Не страдай ты так, мамочка! Сколько еще времени впереди! Да ты колодец здоровья! Мечта одинокого вампира и старого холостяка, любящего домашнюю выпечку и грибочки в сметане, — сказал Хнык льстиво.

Улита раздраженно дернула ногой, ударилась коленом о перегородку и ойкнула.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы ведьмы становились матерями? Чтобы их любили долго и искренно? Самих по себе любили, без поганых чар? Пока я молодая ведьма, это ничего, терпимо. Но рано или поздно я стану старой ведьмой, и это все, финал! А как умирают ведьмы, я знаю, видела! Они вгрызаются зубами в подушку, надеясь хоть так удержать на земле лишнюю минуту!

Хнык не стал спорить. Факты есть факты. Лучше не опровергать то, что известно даже идиоту.

— Я даже не Тартара боюсь! Я боюсь долгого, одинокого и злобного увядания. А оно меня ждет. Я знала толпы ведьм, и все так кончили. Отрываются на шабаше, а у самих в глазах ужас, — сказала Улита.

Хнык пустил из левого глаза слезу. Затем одумался и слезу осушил.

— Тебе ли страдать, нюня моя! Ну ведьма и ведьма. Тартар и Тартар. Расслабься и живи как живется! Ну бросил тебя светлый, другого найди. Чего сопли на кулак мотать?

— Не хочу никого другого. Надоело! Всю жизнь я только и делала, что прилепляла любовь к плоти. Поначалу любовь не хотела прилипать, а потом прилипла как колбаса к сковороде. Теперь без вони не отдерешь. Да и сама любовь сморщилась. Все, нет ее! И меня нет! — тускло сказала Улита и внезапно без размаха, но с чудовищной силой ударила кулаком в зеркало.

Суккуб со знанием дела повис у нее на шее и запричитал. Кабинка затряслась. Это рыдала Улита. Примерно через четверть часа занавеска отдернулась и из кабинки вихляющей походкой вышел Хнык. Он пережрал эмоций, и его круглые глазки вращались в орбитах как кукольные пуговицы. Суккубы обладают даром выпивать чужие горести, питаясь человеческими бедами, как стервятники падалью. Человек, изливший им свою душу, испытывает нечто сродни временному облегчению. Ему кажется, что он понят, а скорби его разделены. Вот только разделить скорби или с аппетитом сожрать их, промокнув губы салфеточкой — это, как известно, не одно и то же.