Год Крысы. Путница - Громыко Ольга

Но с другой стороны — Румз. Причем господин наместник лично попросил судью присмотреть, чтобы правосудие свершилось в его пользу.

— Не знаю я, что с вами делать, — честно сказал судья, отбрасывая перо и сцепляя пальцы в замок под подбородком. — За нападение на наместника по нашим законам полагается повешение или тридцать плетей, но лично я выбрал бы первое. Опытный палач может в дюжину ударов спустить с приговоренного всю шкуру, и смерть выйдет куда страшнее.

— И что, совсем никак? — Девушка всхлипнула и прижала к губам кулачок. Молоденькая такая, свеженькая, явно не горожанка. Зачем она, интересно, с белокосым тягается? Сестра ему, что ль? Для дочки старовата, на жену-подружку не похожа, при ней бы он потаскух в кормильне лапать не стал, у саврян с этим строго. И второй ее приятель доверия не вызывает, так и шарит глазами, будто оценивает, почем вон тот светильник или картину можно в тайную скупку сдать.

Судья снова принялся выстукивать стол, как голодный дятел. Здоровенный круглый синяк на лбу господина наместника втайне порадовал не один десяток знакомых. Хотя вслух, разумеется, были высказаны самые почтительные соболезнования и советы приложить капустный лист либо печеную луковицу.

И с общиной тоже ссориться не хочется… Пусть парень нынче и не путник, а простой видун — но вдруг у него есть могущественный покровитель, который самого наместника раком поставит?

Идея стравить двух хищников судье понравилась.

— Вот что, — решительно сказал он. — Я отложу казнь на сутки, для разбирательства, а вам выпишу бумажицу, пойдете в тюрьму и поговорите с этим пьянчугой. Пусть поищет себе дорогу без помоста… если сумеет.

* * *

— Я этой крысе хвост оторву! — кипятилась Рыска, пока они с Жаром пересекали двор: суд и тюрьма находились на противоположных сторонах одной площади. Посредине — чтобы не тянуть с правосудием — стоял помост с виселицей. Там и сейчас кто-то болтался, но прохожие едва удостаивали его взглядом. Похоже, их скорее бы изумила пустая веревка. — Нет, буду по кусочкам отщипывать!

Жар, напротив, отнесся к последней выходке саврянина на удивление снисходительно, даже сам, без Рыскиных просьб, нашел подход к судье, потолковав с парой-тройкой сомнительных типов. Когда рассвело, друзья первыми стояли у его двери.

— Да ладно, с кем не бывает — ну выпил мужик чуток, разухарился…

— Ты ж не ухарил!

— Так ко мне ж го… господин наместник не цеплялся.

— Ты ж девок соблазнять не пытался?

Жар смущенно кашлянул. «Не пытался» и «не получилось» — вещи разные.

— Как ты думаешь, он сумеет выкрутиться? — резко сменила тему сама Рыска.

— Не знаю, — соврал вор, не желая огорчать подружку раньше времени. — Зря Альк путником назвался. Пусть бы лучше судья думал, что он простой наемник.

— Тогда б его уже повесили!

— А теперь вообще неизвестно, что сделают. Как пирожок спереть в общину сообщат.

— Как… что?

Жар прикусил язык. Не украсть пирожок у растяпы-лотошника на углу Крученой и Семи собак было позором даже для ребенка, на нем обучали всех начинающих воришек. Следующей ступенью было незаметно подбросить лотошнику в карман монетку, дабы такой полезный человек не разорился.

До объяснений, к счастью, дело не дошло: друзья уже остановились перед тюремными воротами. Выданная судьей «бумажица» оказалась простым обрывком, на котором судья поставил размашистую подпись и приложил печать. Стражники не глашатаи, чтобы грамотой владеть, но печати всех знатных горожан знают назубок. Казалось бы, неужто сложнее каких-то сорок шесть букв заучить…

— С виду вроде правильная. Только что-то не звенит. — Старший из охранников сосредоточенно помахал бумажкой над ухом и передал второму.

— Угу. — Тот надкусил краешек и скривился: — И мягкая какая-то. Уж не фальшивая ли?

Жар, поняв намек, положил на бумажку две монеты.

— А так?

— Тонковата что-то… — продолжал кочевряжиться старший.

Вор добавил еще одну, и их наконец впустили, пренебрежительно указав копьем на лестницу в подвал: на первом этаже, вполне себе приличном, жили тюремщики и палачи, на втором хранились бумаги. Заключенные же небось и под землей не заплесневеют.

Внизу гостей встретил еще один, куда более унылый пожилой стражник, мающийся в тесном сыром закутке с коптящим факелом. Тюрьму недавно почистили, скопом отправив на каторгу мелкое жулье и бродяг, и в камерах сидели только «порядочные» — те, за кого обещали собрать выкуп или похлопотать перед наместником. Эти считали ниже своего достоинства общаться с простым охранником, да тот и сам остерегался с ними связываться, отчаянно скучая по старой доброй швали, с которой можно было пошутить, побраниться, а то и безнаказанно дать в рыло.