Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна

– Время уже позднее.

– Да. Вы, молодые, лучше нас чувствуете, когда нужно отходить ко сну. Я если и задремлю, то далеко за полночь.

– Добрых снов.

Демон кивает, опускаясь в кресло и придвигая графин, еще наполовину заполненный темным рубином вина. Я могу ударить в любой миг, незаметно для своего противника или ожидаемо. Как сам того пожелаю. Когда пожелаю.

Наниматель ждет меня у лестницы, почти под самыми дверьми кабинета. Капельки пота на залысинах, выступающих из-под накладок парика, взгляд, выжженный неутоленными страстями. Старший сын, так и не вступивший в права наследства, потому что никак не похоронит отца. Проклятый старик все не хочет и не хочет умирать, а когда имеющиеся средства испробованы, остается последнее: я.

Не всегда доносы оказываются правдивыми, ой не всегда. Но если бы их вовсе не существовало, мне было бы затруднительнее выбирать дорогу. А на сей раз доносчик не ошибся.

– Вы говорили с ним? – Чуть ли не приплясывает на месте от нетерпения.

– Да.

– Вы… заберете его?

Сколько ему? Уже за сорок? Перезревший плод, который все никак не упадет с родительского древа. Подгнивший плод.

– Не сейчас.

– А когда?

Делаю вид, что думаю. Хотя тут и без притворства есть над чем поразмыслить.

Пока жив глава рода, жив и сам род. А сможет ли истосковавшийся по власти мужчина, заискивающе заглядывающий мне в глаза, стать таковым? Мне нет ровно никакого дела до будущего, стоящего на пороге этого дома, но, каждый раз делая вдох, я сожалею о скором наступлении рассвета, потому что здешний воздух пока еще напитан степенной мудростью.

Не знаю, заслуга ли в том да-йина или его предшественника по оболочке дряхлой плоти, однако он – словно связующий раствор, не дающий камням замка оторваться друг от друга и рассыпаться на бесформенные кучи. Пусть даже имя этому раствору «ненависть».

Сын – другой. Растерявший терпение, живущий одной лишь надеждой на смерть отца. В его душе не осталось почти ничего, кроме горячечного желания заполучить право хозяйничать в доме. Тоже своего рода кокон, выеденный личинкой изнутри, вот только бабочка из него уже не вылупится.

– Я отблагодарю вас.

Конечно. Отсыплешь горсть монет. Не ты первый, не ты последний просишь ускорить ход времени.

– Не нужно.

– Так вы… сейчас?

Смотрю в черные провалы зрачков. Ни единой искорки. Глаза да-йина были намного теплее.

– Нет. Не сейчас. – Чуть медлю и произношу, смакуя слово, как хорошее вино: – Никогда.

– Что?! – Почти кричит, забыв о том, что его могут услышать и внизу, и в соседних комнатах.

– Он умрет сам. От старости.

– Через сколько лет?

Не могу удержаться от улыбки:

– Возможно, похоронив вас.

Он отшатывается. Исказившееся злобой и отчаянием лицо сейчас куда больше напоминает демона, чем благообразное спокойствие, поселившееся в чертах его отца.

– Безродный пес!

Короткий посох, на который так любят опираться при ходьбе пожилые и старающиеся казаться важными люди, взлетает над правым плечом обиженного сына, метя кованым наконечником мне в лицо. Но я не гордый, могу и поклониться. Особенно когда от вовремя сделанного поклона зависит жизнь.

Он промахивается. Делает поспешный шаг, увлекаемый тяжестью посоха. Поскальзывается на ковре, обтекающем ступеньку, и, кувыркаясь, падает, затихая лишь у подножия лестницы.

Я безродный, это правда. Но не пес, а охотник.

Я выслеживаю и убиваю демонов.

А иногда просто убиваю.

Здесь…

Левая половина резного лица смотрела с отеческой суровостью, правая загадочно улыбалась. Но если у любого из людей подобное смешение чувств вызвало бы перекашивание всех черт, то лик статуи, изображающей Божа и Боженку, оставался непостижимо прекрасным.

Нелин всегда удивляло, как мастера в самых удаленных от столичного света селениях, едва умеющие держать резец и способные вырезать разве что корявые четырехлистники на крышке утварного короба, Божий Промысел всегда исполняют одинаково умело и достойно на протяжении долгих лет. Изваяние, водруженное в домашней кумирне, было заказано еще дедом нынешнего хозяина поместья по случаю дня рождения любимой и крайне набожной супруги, значит, появилось на свет раньше Нелин не менее чем на век с четвертью, а выглядело как будто только что доставленное из ремесленной лавки. Даже лак, которому немало доставалось от детских забав наследников Мейена, обожавших прятаться в складках божеского одеяния, не потрескался и не потускнел.