Заклинатель - Прозоров Александр

— Убивают!!! Убили! Убили!

Прочие люди задрать голову, посмотреть наверх, а не вперед или по сторонам, не догадывались, а потому Андрей легко свалил еще троих бунтовщиков с сулицами в руках, после чего спрятался обратно за колокол.

— У-убива-ают!!!

Крикуна, что перевел бы этот вопль в призыв нападать, казнить, хватать, что направил бы эмоции толпы против крыльца с царем всея Руси, больше в толпе не нашлось. А может, и были, да усвоили, чем такие призывы кончаются. Обезглавленная, предоставленная сама себе толпа, видя тут и там пронзенные стрелами трупы, впала в панику, заметалась, ринулась из тесного двора наружу, едва не выломав ворота, и только там, рассеявшись, превратилась в отдельных людей, способных соображать внятно и разумно. Эти люди уже не кричали, не искали крови и не рвались на штурм крыльца с молодым правителем. Они облегченно крестились на купола храма, на небеса и торопились прочь, видимо радуясь, что все обошлось. Что убили — не их, что никто не стал их хватать и тащить на допрос на дыбу, что не порубили саблями посланные великим князем сотни. В общем, пронесло. И кому в голову пришло, что во всем Глинские виноваты? Ведь их дворец наравне с прочими сгорел. А Анну Глинскую, что в погребе пожар пересидела, холопы от сажи так за эти дни и не отмыли — потому как ни единой бани в Москве не уцелело.

Андрей сбежал с колокольни вниз, отодвинул засов, вышел во двор. По нему уже разбредались бояре-телохранители и свита в тяжелых шубах.

— Фу-уф, Бог миловал, — крестились многие. — Обошлось. Не попустил Господь беды самой страшной.

Зверев, спрятав лук в колчан, подошел к тому боярину с красным носом, что вышагивал по двору, и уточнил:

— Шуйский?

— Князь Шуйский, — величественно поправил тот.

— Понял, — кивнул Зверев, качнулся всем телом вперед, опираясь на левую ногу, и с небольшим разворотом выбросил вперед правую руку. Кулак врезался князю в челюсть. Тот щелкнул зубами и опрокинулся на спину.

— Что тут творится?!

— Кошкин, боярин Иван! — окликнул царского родственника Андрей. — Чего смотришь? Вяжи предателя.

— Я к тебе обращаюсь, боярин Лисьин! — сошел с крыльца на землю государь. — Как смеешь ты рукоприкладством родовитого князя и думского боярина бесчестить?

— Это он смуту устроил, гаденыш, — сплюнул на землю Зверев. — Его рук дело.

— Не может такого быть, боярин! Петр Шуйский мне на Библии клялся ни словом, ни делом, ни думой ночной супротив меня не злоумышлять. Богом клялся, кары небесные при отступничестве на себя призывал.

— Какая разница, кто чем клялся? Главное — что он делал. Что крикуны из толпы орали? Глинского им отдать? А этот паразит чего хотел? Ан ведь того же! Причем тогда именно вякал, когда люди клятве твоей, почитай, поверили и скандалить перестали.

— Государь, — подошел к правителю думский боярин. — Ты спрашивал, отчего люди побитые остались? Ан погляди, у кого лук на боку висит.

— Так это ты, Андрей Васильевич? — задохнулся гневом молодой царь. — Ты их живота лишил? Не я ли запретил людей побивать?! Разве я не запретил кровь безвинную проливать?! Как посмел ты приказ мой нарушить, боярин?! Ослушался меня, своего любящего и справедливого господина?

— Потому что ты мне живой нужен, господин царь, — передернул плечами Андрей. — Только и ты мне ответь, государь. За что ты бабушку свою, Анну, ненавидел?

— Да как ты смеешь…

— А разве не тебе гонец рассказал, как ее живую в угли горящие бунтари закопали? Что сыновей, внуков, слуг ее побили насмерть? Тебя это обрадовало? А коли нет — почему же ты убийц, душегубов, предателей трогать запрещаешь, наши животы под их сулицы подставляя? Почему меня, который за тебя дрался, хаешь — а этого, уже трижды изменника поганого, Шуйского, под защиту берешь? Хотя не отвечай. Не надо. Ни к чему. Я все равно уезжаю, государь. Ты так рьяно милуешь и прощаешь своих врагов, ты так строг к тем, кто любит тебя и защищает, что быть твоим другом… — Андрей скривился. — Быть твоим другом невыгодно, государь. Опасно. А становиться предателем я не хочу. Так что прощай…

Он развернулся и быстрым шагом пошел к конюшне:

— Никита, ты где?! Коня седлай! Уезжаю!

Пока среди сотен лошадей большущей конюшни Андрей искал своего гнедого, подошел и холоп. Он знал, где стояли скакуны Лисьиных, где лежала упряжь, быстро уложил на спину коня потник, седло, затянул подпруги, надел узду. Через несколько минут Зверев запрыгнул в седло, сорвался во весь опор, пулей вынесся из ворот конюшни, пересек двор с еще не убранными трупами, вылетел за ворота и устремился к Пуповскому тракту. На дороге он повернул к Великим Луками и перешел на неспешную походную рысь.