Заклинатель - Прозоров Александр

Село Воробьево находилось на Ленинских горах. Или как там они сейчас назывались? В общем, в том месте, где Сталин новый университет отгрохал, где герои сериала «Бригада» в дружбе клялись, где вид роскошный на Москву открывается. Сама деревня ничего особенного собой не представляла. Полсотни дворов, частокол в полтора человеческих роста. Оно и понятно, почему: Москва рядом, случись беда — все деревенские от ворога за стены убегут. А от дикого зверя или шайки бродяг и такая изгородь сойдет.

Путевой дворец был всего лишь большущей бревенчатой избой в три жилья с подклетью и двумя печами. Что поразило в нем Андрея, так это отопление. Оно оказалось воздушным: через специальные продыхи, прикрытые медными задвижками, горячий воздух от печей расходился по комнатам. Причем если гостю становилось жарко, он мог просто повернуть задвижку.^[33]

Еще одним преимуществом дворца был весьма обширный двор, в котором имелось достаточно сараев, конюшен, навесов и амбаров, чтобы вместить коней и припасы для небольшой армии. Да и неудивительно: коли стены крепостной вокруг не строить, можно особо с местом и не ужиматься. Здесь же стоял и пятишатровый храм Рождества Богородицы с шестериковой^[34] колокольней, увенчанной остроконечным шатром. В честь приезда государя с нее часа два раздавался радостный перезвон.

Темные стены, местами поросшая мхом крыша с белыми потеками, заделанные во многих местах не слюдой, а бычьим пузырем окна. Было видно, что за дворцом уже давно, очень давно не ухаживали. Однако каменная подклеть, на которую опирались стены, не дала сгнить нижним венцам, и строение стояло прочно, не покосилось, не расползлось, нигде не просело. Внутри все было убрано положенными внахлест, развешанными по стенам коврами. В качестве декоративного ремонта в царских комнатах выскоблили добела потолочные доски. В горницах же, что отвели страже и боярской свите, они остались такими, как и раньше: с растрескавшимися балками, покрытые вековой пылью и увешанные застарелой паутиной. В жилых помещениях было очень жарко — и в то же время влажно, как в остывшей бане. Андрей не сомневался, что топить здесь начали пять дней назад, едва только узнали о визите государя — но просушить надолго забытый дом так и не смогли.

— Ничего, мы тут все равно ненадолго, — выбрав себе одну из лавок, вытянулся во весь рост Зверев.

— Ты откуда знаешь, боярин? — поинтересовался незнакомый царский телохранитель, не из братчины.

— Шуйские свою смуту должны со дня на день осуществить, — зевнул Андрей. — Задавим гадов, да и уедем мы с отцом. Мы бояре не московские, у нас и без заговоров хлопот хватает.

— Откель знаешь? — схватился за рукоять сабли стражник. — А ну, со мной идем! С тебя опрос учинить немедля надобно!

— Кабы знал, тут от безделья бы не мучился, — закинул руки за голову Зверев. — Слухи ходят, слухи. О коих я боярина Ивана Кошкина уже предупредил.

— А-а… — Фамилия царского родича подействовала отрезвляюще, стражник убрал руку с сабли. — Как же ж так? Государь их ведь помиловал, опалу снял…

— Что-о?! — не поверил своим ушам Зверев. — Как помиловал?

— Ну во имя Господа. Молвил царь Иван, что Господь велел прощать. Вот и помиловал. Простил за все обиды, что ему в малолетстве учиняли, обратно к себе приблизил, в Думе боярской сидеть дозволяет, к советам прислушивается.

— Вот, блин горелый! — Андрей сел, хлопнул ладонями по скамье. — Они же его убить хотели!

— Он заставил князя Петра Шуйского Богом поклясться, что тот больше ничего подобного не умыслит. А при чем тут блины?

— По масленице я соскучился, боярин. По масленице.

После отъезда государя из столицы небо словно разгневалось на брошенный город. Над Москвой сгустились тучи, постоянно дули ветра такой силы, что раскачивали колокола на церквах, и те время от времени начинали сами собой звенеть или низко басовито гудеть, словно оставались чем-то очень недовольны. Все это воспринималось людьми как дурное предзнаменование — и горожане продолжали разбегаться. С высоты Ленинских гор было видно, как из ворот нескончаемым потоком выкатываются повозки с семьями и нажитым в трудах праведных добром.

Особенно рьяно буря разыгралась на четвертый день. Тучи проносились над городом с такой скоростью, словно неслись галопом, деревья гнулись к земле, а некоторые ломались с громким треском, похожим на пищальный выстрел. Иные отважные пичуги пытались подняться в воздух — но их тут же сдувало, будто невесомый сор. Колокола во всех краях города звенели не переставая, как бренчали они и на колокольне церкви возле путевого дворца.