Наша светлость - Демина Карина

— Леди Льялл говорила, что придется…

…и грозилась взяться за ножницы, если Тисса сама не образумится, но почему-то медлила угрозу исполнить. Наверное, не хотела пока тратиться на парики.

— Не смей даже думать. — Он все-таки оставил волосы в покое. — А теперь поговорим серьезно. Во-первых, я еще недостаточно хорошо тебя знаю и не пойму, что тебе плохо, если ты мне об этом не скажешь. И мне бы очень хотелось, чтобы ты не молчала. Не доводила себя до такого состояния. Понятно?

— Да.

Он не сердится. Наверное.

Или все-таки сердится? Но как ей было рассказать о том, о чем не принято говорить вслух?

— Во-вторых, те… или подозреваю, что та, которая затеяла эту игру, не имеет ни малейшего права тебя осуждать. Поверь, трети из тех, кто от тебя отворачивается, самое место в борделе. Впрочем, в отличие от шлюх эти работают за идею. Вторая треть хочет быть похожей на первую, но смелости не хватает. Оставшиеся вышли из употребления, завидуют первым, презирают вторых и поэтому рьяно пекутся о морали.

Да как тан может говорить такое!

Может. И говорит. А еще кресло раскачивает, и от этого разговор становится менее гадким.

— Вы… ошибаетесь.

— Нет, ребенок. Просто ты у меня слишком светлая, чтобы замечать подобное. И не надо. Я сам побеседую с ними на досуге. Думаю, успокоятся. Но охрана тебе нужна.

Тисса не без сожаления оторвалась от плеча и посмотрела на тана. Зачем охрана? Тисса не настолько важный человек, чтобы ее охранять.

— Нужна-нужна, — сказал он. — Мне так спокойней. Сегодня тебе камень прислали. Завтра — гадюку…

Тан определенно преувеличивает. Но лучше не спорить. И сесть как сидела, потому что от его взгляда Тиссе становится жарко. Или от пледа? Или от того, что сам он горячий очень. Рубашка даже промокла, прилипла к коже. И стала видна повязка, перетягивающая грудь.

— Это в-третьих. — Тан перехватил руку, не позволив коснуться повязки, и положил себе на шею. — Сейчас я действительно не могу на тебе жениться. Не потому, что не хочу. Хочу, и даже очень.

Под ладонью бился пульс. А пальцы дотягивались до волос, которые отросли до самого ворота. И завивались еще… не так сильно, как у леди Изольды, но забавно.

Только вот повязка была.

— Что с вами случилось?

И не больно ли ему Тиссу на руках держать? Возможно, тану лучше прилечь.

— Пока не могу сказать. Но клянусь, что ничего страшного. Все добровольно… почти.

Что значит «почти добровольно»? И насколько оно действительно не страшно? У мужчин странные представления о страшном. Мама говорила, что если за ними не присматривать, то они убьются сугубо из врожденного мужского упрямства.

— Мы с дядей должны закончить одно дело… и я смогу дать тебе куда больше, чем сейчас. Надо, чтобы все было законно. А это требует времени.

Он запрокинул голову, позволяя Тиссе добраться до затылка. И если так, то ему не было неприятно?

— Как они все взвоют, когда узнают… а потом заткнутся раз и навсегда. Надо только немного подождать.

Тисса будет ждать столько, сколько нужно. Разве у нее есть другие варианты?

— Вам… не больно? — Она все-таки решилась коснуться повязки, пусть и через рубашку, но все равно понятно, что повязка слишком тонкая и, значит, рана не серьезна.

Это хорошо.

На нем и так столько шрамов, что и думать страшно.

— Не больно.

И упрямый человек снова переложил Тиссину руку на прежнее место, велев:

— Гладь дальше.

Она с удовольствием. Ее слегка убаюкивает и тишина, и тепло его тела, и мерные движения кресла, которое едва слышно поскрипывает под двойной тяжестью. Тан молчит. Тисса не знает, что сказать. И пора бы уйти, она и так слишком много времени отняла. Но Тиссе жуть как неохота уходить.

— После бала, — сказал тан. — Наша свадьба состоится после зимнего бала. Только, боюсь, гостей будет не так много. У тебя есть родственники, кроме Долэг? Или кто-то, кого бы ты хотела видеть?

— Леди Изольду.

— Это само собой…

— Ингрид?

— Пожалуй, я не против… Что ты о ней думаешь?

— Она холодная.

— Надо же, точное определение. Полагаю, в ближайшее время она тебе много интересного расскажет.

О чем? Ингрид красивая. Иногда — добрая. Но она держится в стороне не потому, что Тиссу презирает, скорее уж по старой привычке. Ей ведь долго пришлось жить привидением. И она справилась. И собственная слабость выглядит позорной.