Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт

За ее спиной с грохотом распахнулась дверь, раздалось писклявое ругательство. Сааведра вздрогнула от неожиданности, резко обернулась и не сдержала ухмылку при виде одного из ее многочисленных племянников — с огромной охапкой картонов, холстов, рам и досок, он протискивался в дверной проем.

— Погоди… Эй, Игнаддио! Постой!

Он не остановился. Вещи посыпались на пол.

— Игнаддио!

Он кое-как удержал несколько картин, наклонился за упавшими.

— Надди, зачем было сразу все тащить? Сходил бы несколько раз… Он прижал подбородком кипу полотен.

— Да ну, возиться… Куда это положить?

— Туда. — Поднимая с пола картоны, Сааверда кивком указала на балкон, с нынешнего дня — ее ателиерро. — Вон туда, Надди, на солнышко.

Он скрылся на балконе, но Сааведра слышала его голос, приглушенный стеной.

— Так они решили, что ты Одаренная, да? Такое жилье кому попало не дают.

Сааведра тяжело вздохнула. Он знает. Все знают.

— Эйха, что тебе сказать? — Она бегло просмотрела картоны — наброски, которые намеревалась в будущем перенести на дерево или холст, — и, стараясь не задеть за дверные косяки, встала. — Будь это правдой, ты бы все равно не поверил.

— Так, значит, нет? — Он все еще был на балконе, Сааведра слышала позвякиванье бутылок, погромыхиванье чего-то еще. — Мы с тобой самая близкая родня, с этим очень-то не поспоришь, верно? Я надеюсь стать Верховным иллюстратором. — Голос теперь звучал громче и отчетливее; стройный, но болезненный на вид отрок с неухоженными черными кудряшками, спадающими на оленьи глаза, задержался в дверном проеме. — Ну скажи, почему тебе так повезло, а? Подружка герцога и вдобавок иллюстратор. — Игнаддио с ухмылкой проскакал мимо нее на одной ноге, болтая второй, и исчез в гостиной. — И как тебя будут теперь называть? Уж конечно, не господином иллюстратором. Эйха, Ведра, если хочешь удержать герцога, лучше поучись всяким любовным штучкам. А то живописью он вряд ли сильно интересуется.

С лестничного марша донеслось хихиканье и шлепанье подошв — Игнаддио отправился за новой охапкой ее вещей. Но Сааведра все равно ответила:

— Он знает, что я хороший художник. — И тут же поправилась:

— Говорит, что знает. Может, это просто комплимент. — В другое время скабрезные шутки племянника, наверное, уязвили бы ее, но сейчас она была слишком счастлива, чтобы обижаться.

— Надди… — повысила она голос, хоть и знала, что он не сможет или не захочет услышать. — Советую учиться не только ремеслу, но и культурной речи, а то тебя назовут Неоссо Иррадо.

— А почему бы и нет? — Он возвращался, держа под мышками сразу несколько зачехленных картин. — Последний, кто носил это прозвище, стал Верховным иллюстратором. — Ухмылка сразу исчезла — не до нее, когда громоздкие, тяжелые картины вот-вот полетят на пол. — Может, и я…

— Игнаддио! — Сааведра пришла в ужас. — Матра, ты их таскаешь, как дрова! Надди, да разве так можно? — Она подхватила картину и аккуратно уложила на кипу. — Осторожнее надо, кабесса бизила! — Она бережно поправила парчу. — Остальные клади на кровать. Порознь! Чтобы видно было, если какая повреждена. Надди! Ну, что же ты?

Он сразу надулся — в тринадцать лет дети обижаются легко.

— Они уже высохли. Почти не пахнут.

— Что ты понимаешь! — Она прислонила к стене спасенную картину, опустилась перед ней на колени, осмотрела, не пострадала ли. — Кабесса бизила! Разве может так поступать будущий иллюстратор? — Она нахмурилась. — Это не моя…

— Это моя. — Волнение. Растущая надежда.

— Но… — Не поднимаясь с колен, она взглянула на него. Заметила бледное лицо, закушенную нижнюю губу, пальцы, вцепившиеся в старенькую, грязную блузу. — Почему?

И тут из него вырвалось:

— Потому что ты хороший мастер. Все так говорят. Это было неожиданно, а потому приятно вдвойне. Она рассмеялась.

— Что, так-таки и все?

— Муалимы. И кое-кто из эстудо. — Он скривил свой подвижный рот. — А я хороший художник?

— Эйха, конечно, ты… — Сааведра осеклась. Совсем не обязательно говорить ему правду, лучше сказать то, что он хочет услышать. — Может, обсудим твою работу?

— Матра Дольча! Нет! — Он тут же передумал. — То есть… — Он уставился в пол; казалось, блуза вот-вот затрещит по швам. — Я боюсь. Посмотря ее, граццо, только не говори сразу. Попозже, ладно?

— Кордо. — Ей был знаком этот страх. Она аккуратно закрыла картину тканью. — Но все-таки должна кое-что сказать: чтобы привлечь внимание к своей картине, вовсе не обязательно ее портить.