Куявия - Никитин Юрий Александрович

Сейчас на пространстве, что по другую сторону стены, лишь несколько щитов с торчащими стрелами, бегает одна лошадь с опустевшим седлом, но артан не видно, только на расстоянии чуть дальше полета стрелы разжигают костры, ставят шатры, видны человеческие фигурки. Там что-то строгают, забивают, мелькают топоры, доносятся глухие бухающие удары.

Апоница вскоре тоже поднялся, взмокший, запыхавшийся, он долго жадно ловил ртом воздух, похожий на худую костлявую рыбу на берегу, наконец прокричал в недоумении:

– Но колдуны?.. Почему не остановили вторжение? Ведь единственная дорога в Долину Драконов шла прямо под башней!

Подлубец, начальник стражи ворот, развел руками.

– Колдуны уже не ответят. Ненависть артан к ним столь велика, что растерзали голыми руками. Даже башни начали рушить, хотя это непросто. Да и глупо, но это ж артане!

Чудин подбежал, крикнул с разбега:

– Иггельд, как думаешь, артане на этом остановятся?

– Наверное, – сказал Апоница с надеждой.

– Хотя бы, – проронил Беловолос.

– Скорее всего, – ответил Шварн. – Ведь они взяли и сожгли единственный город, в котором выращивали драконов! И оставили там только пепел, горячие угли и оплавленные камни. Они рассчитывали, что захватят нас врасплох. Теперь увидят, что мы начеку, и… уйдут.

Иггельд покачал головой. На него смотрели с тревогой, как на человека, который может сказать неприятные вещи, и уже заранее морщились, загодя готовились не принять того, что скажет.

– Думаете, – сказал он невесело, – артане не знают разве, что в нашей Долине драконы… всем драконам драконы? Достаточно расспросить уцелевших при резне в Городе Драконов… а спрашивать артане умеют, им выложили всю правду. А правда, давайте признаемся в том, что самые сильные драконы, самые быстрые, самые умные, самые выносливые… самые-самые – именно у нас. Артане же, как вы знаете, поклялись уничтожить всех драконов на свете! Вот и думайте.

В артанском стане вспыхнули костры, оранжево высветились два шатра, десятка два всадников, еще человек тридцать спешно разбивали воинский лагерь. Иггельд стиснул зубы, стыдясь своей трусости и явной слабости, если артане с полусотней человек рискнули пойти на штурм, настолько презирая куявов, спрятавшихся за стеной. А если презирают, то на чем-то презрение основано, дыма без огня…

От артанского лагеря вперед двинулись трое конных, один поднес к губам блеснувшую медью трубу. Резкий сильный звук прорезал ночной воздух, заставил дрогнуть в груди. Иггельд ждал, рядом с ним люди перестали дышать, застыли в тревожном ожидании. По всей стене уже полыхали факелы, страшно горела смола в бочках и даже в огромных каменных чашах. Этот недобрый багровый свет падал на троих обнаженных до пояса всадников, они красиво и гордо сидели на тонконогих резвых конях, трубач все еще выводил суровую мелодию, от которой сжималось сердце.

Они подъезжали все ближе, рядом с Иггельдом кто-то засопел, начал натягивать лук, Апоница стукнул его по рукам. Трубач наконец умолк, опустил трубу. Иггельд прокричал холодным, как лед на вершинах гор, голосом:

– Ну и что за песня? Ждете, что подадим что-то?

Один всадник выехал вперед, вскинул руку. Багровый свет красиво обрисовал его мощную фигуру. Ему приходилось сильно задирать голову, отчего пропорции искажались, он выглядел смешным, приплюснутым.

– Меня зовут Ральсвик, – сказал он таким могучим голосом, что Иггельду почудилось, будто земля под ногами качнулась. – Я прибыл от повелителя Артании и Куявии, могучего и славного Придона. Кто командует этой крепостью?

Иггельд вскинул руку.

– Я. Говори, с чем прибыл.

Двое воинов с боков настороженно всматривались в неподвижных артан, широкие щиты вздрагивали в их руках. Оба готовы закрыть Иггельда не только щитами, но и своими телами.

Ральсвик развел руками. На широком лице, запрокинутом к Иггельду, появилась добродушная улыбка.

– Я видел тебя на драконе. Не поверишь, но рад, что ты выжил. Мы, артане, любим сражаться с сильными и отважными. Чем сильнее противник, тем больше наша слава!

У Иггельда на языке вертелся вопрос, где Блестка, что с нею, но чувствовал на себе взгляды сотен человек, как с одной стороны, так и с другой, сказал коротко:

– Благодарю.

– Ты знаешь, я с десятком людей неделю здесь, – сказал Ральсвик, – но сегодня начали прибывать войска.

– Ну и что? – спросил Иггельд.

Ральсвик сказал сильным мужественным голосом:

– Неужто страшитесь впустить одного человека? А то у меня шея болит, так задирать голову. У меня есть слова от Придона, которые я не хотел бы кричать при всех.

Иггельд сказал холодно:

– У меня нет тайн от моих воинов.

– Хорошо, – крикнул Ральсвик, – но тогда возьми их с собой. У тебя же есть зал или хотя бы комнатенка, где мы могли бы посидеть, попировать, обсудить наши дела? С тобой будут все твои военачальники, полководцы… и вообще все, кого ты пожелаешь пригласить! А я буду один.

Иггельд заколебался. Ральсвик смотрел с широкой улыбкой, нисколько не сомневаясь в том, что предводитель этой жалкой крепости сейчас вот откроет для него если не врата, то хотя бы дверцу. А там пир, разговоры о величии и доблести Придона, посулы, предложения почетной сдачи…

– Да, – ответил он, – так принято у воинов. Но кто сказал, что мы будем подчиняться каким-то правилам… которые, возможно, придумали артане? Нет переговорам с теми, кто пришел, как враг, с оружием! Нет снисхождения. Вы все будете убиты. Эй, слушайте меня все!.. Артан в плен не брать. Живых не оставлять, раненых добивать на месте.

Эти страшные слова прозвучали в ночи с жуткой обрекающей силой. Даже артане ощутили их колдовскую мощь, начали тревожно переглядываться. Кони под ними прядали ушами и тревожно фыркали. Ральсвик грохочуще расхохотался, в горах заметалось испуганное эхо.

– Ты говоришь, – сказал он со смехом, – как купец!.. Не знаю, кто ты, но ты не воин. Пленных в таких войнах и так не берут, а раненых добивают. А вот если надо кого-то оставить в живых, то это оговаривают особо. Ладно, ты не захотел со мной говорить за столом – поговоришь на поле боя.

– Поля не обещаю, – ответил Иггельд, – но голову ты сложишь здесь, на камни. Прощай!

Ральсвик захохотал, двое его артан тоже начали улыбаться, на стену бросали пренебрежительные взгляды. Иггельд наблюдал настороженно, как они красиво развернули коней и пропали в полосе темноты, чтобы вскоре появиться в ярко освещенном воинском лагере. Он знал там каждый камешек и мог сказать точно, где остановятся, где расседлают коней, где начнут накапливаться для штурма.

За спиной переговаривались уважительно, отмечали краткость и гордые слова, полные достоинства Это впечатлит артан, они очень чувствительны к гордым речам, таких людей уважают и опасаются. Иггельд делал вид, что не прислушивается и вообще не слышит, смотрел на артанский лагерь, в голове треск и шевеление вспугнутых мыслей, а в грудь заползла громадная холодная змея страха. Он никогда не воевал, не хотел воевать и к воинским забавам страсти не питал, хотя с его ростом и силой все с детства пророчили ему воинские подвиги, боевую славу. Сейчас же сердце сжимается в страхе, надо отвечать за всю Долину, что забита людьми, как наполненный муравейник. Пробил час, которого предпочел бы избежать, не его это дело – воевать, оборонять крепости…