Зачеловек - Никитин Юрий Александрович

Надо только не перегнуть палку, потому что такие вот, как Виктория, вообще могут восхотеть истребить всех, кто не рвется в зачеловеки. Жизни только тот достоин, как сказал великий Гете, кто с бою каждый день берет! Остальных — в газовые печи. Или как-нибудь гуманнее, распылить какой-нибудь усыпляющий газ, чтобы умертвил всех, кто не желает встраивать в себя чипы, кто еще не встроил…

Он едва не вздрогнул, когда перед ним появилась белая рука, Виктория положила ему на тарелку салат из креветок и модифицированных овощей, названия которых он не знал.

— Раз вы не ухаживаете за мной, — сказала она мило, — позвольте уж я за вами…

— Извините, — пробормотал он.

— Ни в коем случае! Вы и здесь работаете, я же вижу.

— Что делать, — сказал он с неловкостью, — я люблю работать.

— Я тоже люблю, — призналась она. — А отдыхать не люблю. Что-то в этом глупое, да?

— Отдых после работы, — сообщил он, — это необходимость для тех, кто делает неприятную работу, чтобы получить средства к существованию. Таких пока что большинство, что поделать… Но у нас иначе, верно?

— Я счастлива только на работе, — призналась она. — И меня приводит в бешенство, когда меня убеждают, что надо… развлекаться. Идиоты, всех бы перебила. Позвольте, положу вам еще и этот салатик, уж извините, так и не поняла, из чего он, но на вкус просто восхитителен.

— С этими модификациями, — пожаловался он, — каждый день на рынке тысячи новых продуктов. У меня абсолютная память, что естественно, но я даже не пробую запоминать.

— У вас абсолютная память?

— Конечно, — ответил он скромно.

— Это… от природы? Он покачал головой.

— Могу гордиться, что не получил в дар, а приобрел сам.

Она вздохнула, серые глаза застлало вуалью печали.

— Завидую. Как-нибудь расскажете методику?

— Методика проста, — ответил он, глядя ей в глаза. — Еще один чип. Записывает, распределяет, рассовывает по полочкам. Нет, на своем харде не поместится, но емкость наших организмов просто невероятна.

Ее лицо вспыхнуло, на бледных щеках, к его удивлению, проступил румянец. Не такой яркий, как у Тигги, конечно, но все-таки неожиданный, до этого был уверен, что эта железная леди не способна на такое явное проявление эмоций.

— Спасибо, — сказала она торопливо. — Я счастлива, что это не только возможно, но и… близко. И когда-нибудь и я…

— Это случится раньше, — заверил он, — чем думаете. Я планирую немного повояжировать на яхте, хотите покататься?

Тигги и Мрак вроде бы беседовали на своем крае стола, Тигги ухаживала за ним еще старательнее, самые лакомые кусочки запихивала прямо в рот, а Мрак делал зверскую рожу и кусал за пальцы, но тут оба умолкли и повернули к ним головы.

Виктория сказала еще поспешнее:

— Да, конечно же, да! Если только не буду помехой.

— Тогда собирайтесь, — сказал он. — Полчаса вам хватит?

Она удивилась:

— На что?

— Ну, собрать все ваши баночки с кремами для загара, от загара, при загаре, мазями, бальзамами, спреями…

Ее глаза засмеялись.

— Шутите? Нет лучше одежи, чем бронза мускулов и свежесть кожи! Разве что купальник бы… но могу и без него.

Он сказал после паузы:

— В вашей комнате их целый набор. Пока вы спали, их привезли с материка. Точно по вашим с Тигги размерам. Целый ворох.

Она покачала головой:

— Не заметила…

— Не там искали, — заверил он. — Проверьте все шкафы.

Тигги взвизгнула:

— Ага, на яхте! У вас есть и яхта? Мрак гордо выпятил грудь.

— Разве мы не плейбои?

Они исчезли, даже не стали убирать посуду, собаки помчались за ними. Мрак откинулся на спинку кресла, заржал довольно:

— Неужели решил поплавать, как человек?

— Нет, мы с Викторией в самом деле помешаны на работе. Просто хочу посмотреть ее в другой обстановке. Все-таки она… гм…

Мрак подсказал:

— Типичный зачеловек?

— Пока только трансчеловек, — поправил Олег, — но, конечно, зачеловеком станет сразу же, как позволят возможности. Это сперва будет дорого, потому мы с тобой и помогаем потихоньку, а заодно смотрим, что в ней меняется. Вернее, меняется ли отношение к тем, кто не удостоился чести… Ведь одни богатые бедных ненавидят и готовы истребить, а другие готовы все состояние отдать. И еще тревожно, что она уже не принадлежит никому. Ни народу, ни нации, ни клану, ни вере, ни идеологии.

На лице Мрака проступила озабоченность. В доиндустриальном обществе над человеком довлели такие общие понятия, как род, племя, клан, принадлежность к определенной вере, к какому-то народу, в индустриальную прибавились еще и такие, как они тоже руководили, заставляли поступать вопреки желаниям, ибо напоминали о Долге, о Необходимости, об Обязанности чему-то следовать, чего-то придерживаться, что-то защищать всеми фибрами души, вплоть до самопожертвования.

В постиндустриальном началось размывание этих критериев. Нет, началось еще раньше, но сейчас это приняло массовый характер. Если раньше человек с какими убеждениями, так сказать, рождался, с теми и умирал, то сейчас в течение жизни он успевает побывать, образно говоря, и революционером и монархистом, глобалистом и алармистом, сторонником спасения китов и адептом истребления всякой живности на планете.

— Хорошо это или плохо, — проговорил он, — Другой вопрос, но по зрелому размышлению, ты уж извини, по-моему, все-таки хорошо. Человек успевает быстрее проходить линьки, проскакивает по ступенькам на новый этаж, подолгу не задерживаясь на каждой, тем более — не останавливаясь. К тому же человек отказывается от каких-то чешуек быстрее, чем отказывался раньше, принимает новые установки, но и они не врастают намертво в его плоть и кровь, все открыто для пересмотра в сторону лучшего, для изменений. Согласен?

— Согласен, — ответил Олег кисло. Посмотрел на него пристально. — Странно, что такое говоришь ты. Я больше предпочел бы от тебя услышать о приверженности традициям.

— Предпочел бы или ожидал?

— И то и другое. Ожидал — понятно, а предпочел бы…

Мрак прервал:

— Потому что заготовлен хороший пинок? Извини, что разочаровал. Мне-то твои страхи понятны, но другим объяснять будет потруднее… Если бы я придерживался верности Отечеству, я должен за родную Неврию всем пасти рвать! Или не было тогда Великой Неврии?

— Никакой не было, — информировал Олег, морщась. — Вот видишь! Даже Неврии не было. А я тогда кто?..

Но хоть топор я носил? Носил!.. Так что же, и сейчас с топором ходить?

Олег сдвинул плечами.

— Ты носил секиру, а не топор. И носил, кстати, довольно долго. Не одно столетие. Да и я, насколько помню, так привык к волчовке, что ходил в ней еще и во времена Киевской Руси и в битве при Гастингсе.