Зачеловек - Никитин Юрий Александрович

Она морщилась, кривилась, закусывала губки, откидывалась назад в полном неприятии, но он говорил и говорил, без жара, но с убежденностью, в голосе боль, наконец она стала вслушиваться, сперва с великой неохотой, потом уже с некоторым вниманием.

— Ладно, — проговорила она, все еще противясь, — я готова допустить, что ты в чем-то можешь быть слегка и чуточку прав, но почему ты ходил по дну моря без всяких штучек? Это что?

— Но я вылез на берег человеком, — возразил он. — Потому что, Виктория, компьютер может принимать решения в миллиарды раз быстрее человека, но мыслить он может только вот в таком слабом растворе из биологических компонентов!

Он сказал с таким жаром, что даже не сообразил сразу, чего же это она вдруг замерла, застыла даже, глаза впились в него с интенсивностью мощного лазера.

— Олег, — произнесла она с расстановкой, — ты говоришь об этом слишком… уверенно.

Он сказал с горькой злостью:

— Да, потому что это самый сложный вопрос! Куда сложнее, чем перестройка человека в суперкомпьютер или во что-то иное…

— Во что-то иное, — повторила она. — Знаешь, меня что-то уж очень заинтересовали эти твои слова. Ты проговорился, сам того не замечая. Я понимаю теперь, что твои способности прогулкой по морскому дну без скафандра не ограничиваются. Что ты еще можешь?

Он устало отмахнулся.

— Виктория, ты полна щенячьего визга, как Барсик, у тебя теперь качели, на которых можно взлететь так высоко. Но никакие качели не помогают решать задачи, даже самые простые. Ладно, отдыхай, мне надо переговорить с Мраком.

Уже не таясь, он отступил на шаг и мгновенно исчез. Виктория тут же сорвалась с места, ощупала пустоту, сделала мгновенный анализ воздуха, что почему-то совершено не изменился, даже озоном не запахло, как почему-то ожидала. Сердце стучало часто и взахлеб. На миг накатил озноб, словно оказалась на краю бездны, но тут же охватило жаром ликования, как на пороге замечательнейшего открытия.

Яхта неслась по волнам стремительно, иногда Виктории чудилось, что вообще не прикасается к воде. Почему-то исчез свирепый встречный ветер, словно перед яхтой двигается незримый экран, раздвигающий плотные слои воздушного океана. Остров показался зеленой точкой в безбрежном море, а уже через несколько минут яхта, замедляя ход, подошла к причалу.

На этот раз, как заметила Виктория, мужчины не стали делать вид, что руководят кораблем, тот сам пришвартовался, заглушил двигатели, перебросил на причал мостик, именуемый почему-то трапом.

Тигги воскликнула восторженно:

— Вот мы и вернулись! А поездка была просто замечательная! Я так загорела, так загорела… Мрак, ну посмотри, противный!

— Загорела, — согласился Мрак, — прямо коричневая с головы до ног. Хорошо, люблю гнедых.

Навстречу снова неслись обе громадные собаки. Тигги прижалась к Мраку, чтобы не сбили с ног, а Виктория, напротив, присела, и Бандитка сама затормозила, удивленная. Виктория обхватила ее за лохматую голову и чмокнула в нос.

Тигги, кое-как отбившись от Красотки, схватила Викторию за руку, они вбежали в дом, тут же скрылись, им-де нужно снова переодеться. Что за причуды переодеваться три раза на день, женщины не меняются, в то время как нормальным мужчинам достаточно менять рубашку раз в неделю, а обувь — раз в три года. Когда та разваливается.

Мрак вошел на первый этаж и сразу же с облегченным вздохом повалился в кресло. На столе тут же возникли бутылки с прохладительными напитками, а также пиво, джин с тоником, кое-какая еда, ваза с солеными орешками. Олег садиться не стал, прислонился спиной к ограждению, лицо оставалось таким же напряженным, как и на яхте.

Из дальней комнаты выскочили опоздавшие: Барсик и щенок без имени, пока просто Щенок, как его звал Мрак. Оба прыгали, повизгивали, требовали внимания, Барсик вообще упал на спину и требовал погладить его по животику.

Мрак подхватил их обоих на колени, по мановению его длани на стене появилось широкое окно телеэкрана, замелькали новости, Олег равнодушно отмахнулся:

— Не надо. Я слежу. Взгляни на Норберга, что он сейчас вещает?

Мрак снова величественно повел кистью, хотя можно и без таких эффектов, достаточно легкого волевого усилия, на экране возник тучный человек на трибуне, почему-то за спиной деревья, перед трибуной не меньше сотни вполне респектабельных мужчин и женщин, явно знать, пахнет большими деньгами и властью.

Прислушавшись, Мрак поморщился:

— Постиндустриальное общество, посткапиталистическое, научное, телематическое… Мне, правда, больше всего нравится определение Бартнета:. Но и постисторическое тоже неплохо, как и вообще пост-цивилизационное, как предложил именовать Боудинг. Это даже лучше, чем постпротестантское или постэкономическое, но хуже, чем зачеловеческое, которое придумал ты…

Олег сказал язвительно:

— Хвалишься, что все запомнил?

— Нет, вспоминаю прошлый век, когда какие только гордые эпитеты ему не вешали: атомный, век химии, век полимеров, век великих строек, век… в конце концов назвали веком компьютеров и веком Интернета, но тут век и кончился. Теперь уже никак не называют, разговор идет об обществе в целом.

Олег смолчал, обкатывая мысль, что переход к следующему веку уже начался в том, что промышленность переходит от массового производства к мелкосерийному. А это стало возможным только благодаря компьютерным технологиям. Индустриальная эпоха создала массового человека: сотни миллионов людей просыпаются в одно и то же время, завтракают одинаковым набором продуктов, разом покидают дома и устремляются в одинаковых автобусах и метро на работу. Отработав, возвращаются в одинаковые дома, где снова едят стандартный ужин, смотрят одни и те же телепрограммы, читают одни и те же газеты, а потом в один и тот же час с соседями выключают свет и ложатся в одинаковые кровати спать.

Постиндустриальное время характерно уже тем, что телепрограмм стало сотни, а через Интернет можно смотреть вообще тысячи, на службу зачастую можно не ходить вовсе, а результаты сбрасывать по емэйлу, в продуктах дикое разнообразие, такое же разнообразие во всех материалах, вообще во всем и везде.

Мир снова дробится на племена, что уж совсем дико для нормального человека, но это так. В то время как мир вроде бы идет к неизбежной глобализации — вежливый эвфемизм американизации, — маргинальные субкультуры вышли из подполья, выдвинулись на передний план, и как это ни дико, но все эти национальные, сексуальные, религиозные и прочие меньшинства в целом уже в большинстве! Человеку стало наплевать на принадлежность к "группе, скажем, Родине. Это понятие слишком велико и уже неподъемно для обленившегося и развращенного мозга, ему важно быть, принадлежать к малой группе, скажем, группе наркоманов, где он свой, здесь единомышленники, здесь черпает удовольствие.