Дитя Ойкумены - Олди Генри Лайон

Великий Космос, как летит время! Другие выходят к первокурсникам со словами: «Наука делится на две империи…» Диссертация, титул, повышение; монографии, методические работы. Статьи в академических журналах. Признание коллег. Уважение герцога, скупого на похвалу. Дни, месяцы, годы. Мечта о часе, когда Анна-Мария сменит аквариум в кабинете – и плющ уступит место винограду.

Ей ли не знать причины, рождающие условия для счастья?

Внешний датчик наблюдения сыграл мелодию из «Вернись, Адель». Челеста, бас, флейта. Кто-то приближался к кабинету. Уборщица, ясное дело. Катит впереди себя дез-комбайн, меняя на ходу настройки…

– Прошу прощения. Это кафедра ценольбологии?

В дверях стоял молодой офицер. Белый китель, золото погон. Шнуры с серебряными наконечниками. Кортик с витой рукоятью. На кокарде – атакующий сокол. Капитан-лейтенант ВКС Ларгитаса, сделала вывод Анна-Мария. Ее дядей по отцу был контр-адмирал Рейнеке, старый холостяк, души не чаявший в племяннице. Знаки различия она выучила раньше азбуки.

– Да. Вы кого-то ищете?

Капитан смотрел на Анну-Марию так, как в жизни не бывает, и быть не может. Даже вспотел, бедняга. В смятении сдвинул фуражку на затылок. Лихой, мальчишеский чуб выбился наружу, заполоскался на сквозняке. Знамя покорности – сдаюсь на милость…

– Я? Ищу, конечно…

«Нашел, – читалось на простоватом лице. – Уже нашел.»

– Беата ван Фрассен… хотел спросить…

– Ван Фрассен? У нас такая не преподает. Я бы знала.

– Заочница… я сегодня прилетел на Ларгитас, в отпуск…

– Ваша невеста?

– Сестра. Я надеялся узнать, где она поселилась.

– Свяжитесь с сестрой по коммуникатору.

– Не отвечает. Скорее всего, занимается. Не хочет, чтоб отвлекали.

«Или уединилась с любовником,» – подумала Анна-Мария. Она неплохо представляла нравы заочников, снимавших напряжение от сессии.

– Вы тоже заочница? Аспирант?

– В обоих случаях – нет.

– Кавалерственная дама?

– Вы льстец, капитан. Я уж и забыла, когда была кавалер-дамой…

– Только не говорите мне, что вы декан факультета! Я всё равно не поверю.

– Не скажу. Я – графиня Рейнеке. Заместитель заведующего кафедрой.

– Графиня? – капитан усмехнулся. У него была славная, открытая улыбка. – В ваши годы? В таком случае я адмирал. Знаете, я поначалу нервничал. Беата жаловалась, что здешние мэтры – звери. С клыками и когтями. Вот, думаю, явлюсь на кафедру, не понравлюсь… Потом кто-нибудь Беату на зачете – раз, и в пепел. Это хорошо, что я встретил вас. Вы шутите, значит, всё в порядке.

Он младше меня лет на десять, прикинула Анна-Мария. Когда возбужден, делается болтлив. Ладная фигура. Слово из дешевых логосериалов – ладная. Но в данном случае – очень точно. Жаль, рост маловат.

– По-вашему, я не гожусь в графини?

– Отлично годитесь. Лет через двадцать.

– Это комплимент?

– Это констатация факта.

Оправившись от первого потрясения, капитан на глазах превращался в записного сердцееда. Надо сказать, без особого успеха. Сердцееды не краснеют. И уж точно нет у сердцеедов таких милых, таких детских ямочек на щеках.

– Уже легче. Сперва я решила, что это – мнение о моих профессиональных способностях. Хорошенькую карьеру вы мне напророчили…

– Я…

– Не смущайтесь. Обождите, я сейчас узнаю. Запрос!

Голосфера на столе мигнула россыпью огоньков.

– Беата ван Фрассен, место регистрации?

Акуст-линза прокашлялась басом. Все-таки герцог Раухенбаум был большим оригиналом. При Анне-Марии линза приобретет дивное сопрано. И навсегда забудет про кашель. Это уже решено.

– Второе общежитие, – доложила информателла. – Комната семь, первый этаж.

– Видите, как просто? Спешите к сестре, капитан.

Он не уходил.

– Ценольбология? Что вы преподаете, моя графиня?

– Общественное и индивидуальное счастье, – Анна-Мария вновь почувствовала себя на первой лекции. Если честно, приятное ощущение. – Его условия и причинно-следственные связи. Вот вы, капитан… Что вам нужно для счастья?

– Чтобы вы согласились поужинать со мной, – без запинки отбарабанил он.

– Хорошо.

– Вы согласны?

– Нет. Хорошо в том смысле, что примем ваш ответ за основу. Это условие вашего сиюминутного счастья. Довольно глупое условие, замечу.

– Уж какое есть, – обиделся капитан.

– Что за причина породила это условие?

– Вы мне нравитесь, графиня.

– Охотно верю. Мой дядя утверждал, что его офицерам в первый день отпуска нравятся все женщины, включая статую Отчаяния на Картском мемориале.