Дитя Ойкумены - Олди Генри Лайон

– Это серьезно, – Фома с минуту размышлял. Глаза его потемнели. Казалось, он ставит себя на место Гюйса и прикидывает, как поступил бы в его случае. – Тогда вы правильно сделали, что отказались.

Регина наконец справилась с головокружением.

– Мы провалились, да? – спросила она.

– В каком смысле? – сухо осведомился Фома.

– Ну, соцадаптация… Провалились?

– Почему?

– Мы же напали… – слова давались с трудом. – На тебя…

Фома улыбнулся – впервые за всё это время.

– Напротив, – сказал инспектор. – Я так и запишу в ваших личных карточках: реакция естественная, в пределах нормы. Вот если бы вы не бросились на меня, как две бешеные кошки… Тест я бы вам всё равно засчитал. Но сделал бы пометку: скрытны и злопамятны не по годам. Признать свое поражение до схватки – талант, не свойственный юности. Сдаться, не боясь потерять лицо… Это ли юность?

Последние слова он произнес с характерными интонациями герцога Оливейры. «Подслушивал?» – хотела выкрикнуть Регина, чувствуя, как обида вновь подступает к горлу. И промолчала. Фома долго смотрел на нее, видимо, чего-то ожидая, а потом кивнул, словно дождался правильного ответа.

– Молодец, – сказал инспектор. – Далеко пойдешь.

Эпилог

Рыбки, подумала Анна-Мария.

Она неспеша прошлась по кабинету. Зачем-то коснулась столешницы из бархатистого на ощупь ауропласта – словно хотела удостовериться: не голограмма ли? На панели управления тлели желтые огоньки индикаторов: режим ожидания. Из аквариума на герцогиню пялился малахитовый вуаленосец. Прижавшись к стеклу, он старательно шевелил губами – словно пытался что-то сказать хозяйке кабинета.

Аквариум Анна-Мария все-таки оставила: успела привыкнуть. Только обитателей сменила: рыб-стилетов – на вуаленосцев; расфуфыренных павлинцов с глупыми мордами – на степенных менторов в лиловых «мантиях»; оранжево-белых паяцев – на перламутровых глиссиний; семихвостов и бахромчатых сомиков оставила.

Дикий виноград, оккупировавший окно, замер в ожидании. Казалось, весь кабинет, превратившись в эмпата, чутко ловит настроение хозяйки. Что-то не так? Госпожа не в духе? Нет, всё в порядке. Просто зашла попрощаться.

Дурацкая сентиментальность? Признак надвигающейся старости? Ну и пусть. Как-никак, пятнадцать лет жизни. Сто восемьдесят месяцев размеренной предсказуемости. Пять с половиной тысяч дней – лекции, семинары, зачеты. Часы и минуты без счета – статьи, методички, работа над очередной монографией. Заседания кафедры, симпозиумы, конференции… Признание коллег. Титул герцогини. И вот – новая ступенька в карьере. Ты ведь этого хотела, правда? Рано или поздно скорлупа делается тесной, трескается, и наступает время перемен. Прежние ограничения перестают действовать; бутон лопается, раскрываясь новыми степенями свободы. А вместе с ними возникают новые ограничения – залог завтрашнего счастья! – которые нужно принять, осознать, а затем преодолеть. Должность проректора по науке, место в ученом совете; новый просторный кабинет в Ректорском корпусе, ослепительные перспективы…