Баймер - Никитин Юрий Александрович

– Почему, – сказал я горько, – понимаю.

– Дурак, наверняка подумал про деньги?.. Я люблю его сильно и… по-настоящему. Я не знаю, что такое это настоящее, сравнивать не с чем, но я его люблю. Я о нем думаю, я о нем забочусь. Он… он лучше тебя!.. Понимаешь разницу: влюбиться и полюбить?.. Так вот его я люблю. И я лучше умру, чем ему сделаю больно.

Я прошептал:

– Вероника… Поверь, я все понимаю. Я плакал сегодня ночью, потому что вижу: труднее всего тебе. Но что нам делать?

От широкого, как Черное море, шоссе бесшумно начал отслаиваться серый побег асфальтовой дороги поскромнее, всего на четыре полосы. Машина заученно и заранее перебралась поближе, пошла по накатанной уже ее колесами дорожке к романтичному Царицыно.

По сторонам часто мелькали высокие дощатые заборы с надписями «Строительство ведет СМУ такое-то…». Дважды моя Серебряночка жалобно проползала по сужению шоссе, что-то копают, прокладывают. Я привычно поворчал, все ворчим, потом подумал: а вдруг тянут оптоволокно? Ведь всегда после таких вот неудобств что-то улучшается! Город становится краше, этого не замечают только зеленые и русская интеллигенция…

Начинаются жаркие дни, поливочные машины попадаются часто, то и дело уборочные машины, ремонтные рабочие, им успеть бы поскорее выкопать яму, добраться до поврежденной трубы, отремонтировать и снова закопать, заасфальтировать, чтобы и следа не осталось. Попадались и просто засыпающие выбоины в асфальте, трещины.

Все для меня, человека, в то время как равнодушной природе до меня, такого замечательного, нет дела. Ей все равно, если меня собьет машина или прибьет подгнившим деревом. Зато вроде бы бесчеловечный, равнодушный, обезличивающий, гнетущий и т.д. и пр. город сразу среагирует: приедут машины, начнут спасать, тащить, что-то делать…

Потому я и люблю город, потому что он – для меня. Как вот ноутбук, автомобиль, стереосистема, кондишен…

Вероника поглядывала в окно, но замечает, как я понял по движению ее глаз, по-прежнему только зеленую травку, деревья, облака, уродливые камни, а когда шоссе пошло вверх и оттуда увидели блеснувший вдали золотой купол церкви, Вероника встрепенулась и впилась в него взглядом.

Как же, подумал я с нежностью, это ж девятнадцатый или какой-нибудь еще там прошлый век. Тем эта церковь и примечательна. Не тем, что хороша, а что старая.

Говорят, что, несмотря на то, что уже несколько миллионов лет женщина живет рядом с человеком, в ее поведении и образе жизни остается еще много загадочного и непонятного. К примеру, Вероника восторгается этим Царицыном который раз, хотя для меня смотреть одно и то же – что смеяться над старым анекдотом.

Дорогу впереди перегородил тяжеловесный каменный мост, красный, яркий, непривычный. Сразу за ним на зеленом просторе ровная подстриженная трава и неухоженные хулиганские деревья – мост смотрится празднично, а у меня в груди, несмотря на горечь, все равно светло и сладкий щем…

Невеселое лицо Вероники постепенно озарялось внутренним светом.

– Как здесь… – сказала она. Запнулась, подбирая слова, пояснила беспомощно: – Когда я здесь, с меня как будто сваливается весь груз забот!

Знаю, подумал я. Не дурак, потому и стараюсь тебя затащить сюда. Капля твоей радости – для меня море счастья.

Мы вышли, Серебряночка пискнула, сообщая, что сигнализация включена, никаким гадам не даст вломиться, а если и вломятся, то ни в жисть не заведут мотор, так что гуляй, обо мне не беспокойся.

Трава здесь густая, нестриженая. Царицыно запущено, старые здания постепенно разрушаются, а тропинка, по которой мы двинулись в глубь усадьбы, едва угадывалась в буйной траве. Царицыно превращается в ацтекский город, поглощаемый сельвой, и, похоже, пройдут века, прежде чем его заново отыщет какой-нибудь Маугли…

Я увидел в зелени блеснувший осколок стекла, шагнул. Вероника остановилась, смотрела с недоумением. А я поднял это донышко от разбитой бутылки, убивал бы этих гадов, пришлось отнести в сторону от тропки, там перевернул острием вниз и старательно втоптал, вбил каблуком в землю.

– Что случилось? – спросила Вероника.

– Да что делать, мусорного ящика нет… А какая-нибудь собака порежет лапы.

Она сказала удивленно:

– Но у тебя же нет собаки!

– Нет, – ответил я. – Все некогда завести…

– Да просто выйти на Птичий рынок!

– Да нет, я ж до поздней ночи на работе. А с псинкой надо гулять… Не знаю, как отец насчет таких гуляний.

Мне показалось, что в ее глазах недоумение и какой-то вопрос, но потом зашел разговор о ее квартире, и она оживилась, с восторгом начала рассказывать, как недавно купила первую в своей жизни стиральную машину, как загрузила белье и сидела больше часа на табуреточке, смотрела в иллюминатор. Господи, сама стирает! Какая умненькая! Ты ей только скажи, что кладешь: шелк, ситец или детали от автомобильного мотора, а она сама подогреет воду до нужной температуры, сама тщательно и бережно вымоет, вычистит.

Расхохоталась, когда рассказывала, как ежедневно ругается с осой, что постоянно летает в форточку и ворует сладкое. Да не просто ворует, а еще и сердито так на нее жужжит, чтобы не трогала ее варенье! Мол, она первая нашла.

Я жадно смотрел на ее прекрасное бледное лицо. На щеках проступил слабый румянец, глаза блестят, полные губы полураскрыты, за ними часто поблескивают ровные белые, как жемчужины, зубы…

Неожиданно для меня из моей груди вырвался хриплый вопль:

– Вероника!.. Если женщина красива, умна и образованна, то это уже патология и не для нормальных мужчин. Но я сам ненормальный!.. И мне эти нынешние нормы по фигу. Я люблю тебя, Вероника! Хоть ты красивая и даже умная…

Она покачала головой, слабо улыбнулась. Краски покинули ее лицо, а глаза стали печальными.

– Не надо, Андрий, – попросила она тихо. – Не надо об этом…

– Но что нам делать?

– Ничего.

– Ничего?

– Да, – прошептала она. – Может быть, это сумасшествие вскоре нас покинет. Не сегодня, но… со временем. Остынем, образумимся.

Я сказал горько:

– Образумимся? Станем как все? «Как лучше»?

Она не ответила, пошла медленно к этим древним руинам из красного кирпича. Говорят, вместо цемента использовали творог и куриные яйца. Желтки. Тоже повод для восторгов, хотя для меня лишь признак отсталости технологии…

Я тащился сзади, старался настроить себя на иронический тон, но Вероника идет впереди, как ангел, указывающий дорогу из царства тьмы, и я никак не мог заставить душу морщить нос, кривиться, поплевывать в стороны с высоты человека грядущего века.

Совсем редко я замечал вдали таких же туристов, что рассматривали эти нагромождения камней, фотографировали.