Имортист - Никитин Юрий Александрович

Потемкин жадно пил кофе, возразил после паузы:

– А что не так? Все достойные, вне зависимости от взглядов, пола, формы глаз. Недостойными я полагаю тех, кого полагаете и вы. Кого считает недостойными весь мир: наркоманов и уголовников. Можно добавить всех полуживотных, кто просто существует и ничего не делает для общества.

Вертинский спросил коварно:

– А можно ли считать полуживотным слесаря, который все-таки вытачивает из года в год одну и ту же деталь, нужную в автомобилестроении?

– Если делает по зову сердца, – ответил Потемкин в затруднении, – то надо еще подумать. А если надо на что-то жратаньки, а так любую работу ненавидит, всю жизнь бы пил да трахался, то на хрена он в бессмертии?.. А почему молчит господин президент? Он что, не танцует? Он что, Фаберже?

Я сказал в некотором раздражении:

– Не видите, жру я. И вообще, не увязайте и меня в свое увязанье не тащите. Мы пришли к власти на вере избирателей, что с партией имортов вот-вот достигнем бессмертия. Это – главное. Это не ложь, с нашей партией бессмертие в самом деле получим намного быстрее, чем с любой другой. А вот теперь не спеша и через какое-то время будем внедрять мысль, что для имортизма надо всего-таки помыться и почиститься. Грязных не берем. Хоть какой-то минимальный ценз будет… ну, скажем, обязательность высшего образования.

Вертинский презрительно фыркнул. Я сказал еще раздраженнее:

– Это пример, Иван Данилович, пример, чтобы вам было доступнее. После ликования придет некоторое отрезвление, но приманка все равно настолько огромная, что абсолютное большинство с головой ринется в самоусовершенствование. Мы на какое-то время получим такой стерильный и правильный мир, что самим придется по ночам ходить грабить, чтобы хоть как-то сделать общество понормальнее.

Мне подали кофе, а им обоим по салатику, Вертинскому сразу и роскошный омлет с ветчиной, некоторое время ели молча.

Наши отличия, подумал я, видны еще во младенчестве, заметны в возрасте детского сада, а в школе проявляются особенно ярко. Абсолютное большинство той массы, что составит «простой народ», кое-как из-под палки выучивает уроки, а то и вовсе, списывая друг у друга, переползают из класса в класс, а все остальное время заполняют развлечениями. Однако в каждом классе находится один-два человека, которые упорно работают над собой… суконным языком сказано, сразу отбивает любое желание работать… но они именно работают! Один учится всерьез, втайне мечтает создать антигравитационный двигатель или открыть тайну бессмертия, а другой забил на все учения, зато качается все свободное время, готовится стать супер-пупер-чемпионом, рекорды которого никто и никогда не побьет. Он тоже мог бы бренчать в подъезде на гитаре, трахаться и расслабляться, как же – переработались! – но вместо отдыха сам добровольно проливает реки пота, изнуряет себя, без отдыха и расслаблений, отказавшись от курева и выпивки… нашел себе радость слаже!

Проходят годы, и вот один из них в самом деле чемпион, хоть и не супер-пуперный, второй – молодой ученый, бизнесмен или что-то еще деятельное, что радость находит не в дурацком расслаблении и старческом кайфовании, а в работе. Так почему мы, имортисты, должны ориентироваться на вкусы и желания не этих одиночек, которым род человеческий обязан прогрессом, а на полуживотных, что вот-вот превратятся в животных вовсе? Только потому, что они тоже электоратели, и от них зависит, ведь их большинство, кому быть президентом? Так понятно же, что выберут того, что пообещает им еще больше panem et circenses, больше свободы, разрешит трахаться и в церкви, а сопли разбрасывать по всем стенам!

Нам удалось прийти к власти чудом, эти полуживотные в большинстве на выборы поленились даже явиться, а все, воодушевленные нашей программой, пришли и проголосовали, но в следующий раз все может получиться иначе…

– Не будет, – произнес я вслух. – В любом стаде вожак ведет туда, где трава гуще, вода слаще, зима мягше, а вовсе не туда, куда хочет стадо.

Вертинский и Потемкин смотрели с интересом: если президент заговорил сам с собой, то либо говорит с Богом, либо его пора в психушку.

Вертинский проворчал:

– Бравлин, что ты еще опасное задумал?

– Взрывоопасное, – добавил Потемкин, – или только пожароопасное?

– Надеюсь, – ответил я, – удастся спустить на тормозах. Как я уже сказал, всего лишь ограничить… э-э… повысить избирательный ценз. Ну, скажем, несудимостями и обязательностью высшего образования.

Вертинский присвистнул:

– Да, всего лишь!.. Да это ж основную массу населения оставить вне избирательных урн!..

Потемкин сказал озабоченно:

– Мне понятна подспудная мысль господина президента… не такая уж и подспудная, кстати. Всех раздражает, что кухарка руководит государством, а она им действительно руководит, постоянно выбирая того или иного президента, депутатов, губернаторов. Но какой хай поднимут правозащитники!

Я сказал:

– Лишь бы не сами кухарки. Надеюсь, вздохнут с облегчением. Раньше приходилось отрывать время у дач, огородов. А правозащитникам тайно польстит, что включены в число вершителей судеб. Что вообще-то справедливо, они хоть и против нас, но люди грамотные, энергичные, преданные своим ложным языческим золотым тельцам, политкорректности и прочему матьегозаногизму… Их пропустим через первый барьер, пропустим.

Вертинский скупо усмехнулся:

– Через первый… Но здесь есть очень серьезные подводные камни.

– А как без них?

– Погоди-погоди! Мы пришли к власти на волне возмущения, что вся мощь нашей цивилизации брошена на изготовление все более совершенных и сверхсовершенных фаллоимитаторов, а это не есть хорошо. И что какое бы новшество ни придумали ученые, его сразу же захватывают дебилы… Могли ли предположить создатели телевидения, мечтавшие о добром и вечном, что их творение превратят в жвачники, где пойдут косяками дебильные шоу? На этой волне мы и победили. Так вот теперь начинаем сворачивать всю эту дурь… не буду перечислять, а спешно разворачивать сеть… чего? Не сядем ли в лужу? Тысячу дурацких боевиков проще наклепать, чем снять один умный фильм или написать умную книгу!

Потемкин сказал хладнокровно:

– Просто у обывателя резко сузится выбор. Вместо тысячи боевиков, что ежемесячно выбрасываются на прилавки, он увидит не больше десятка книг. Все равно у него будет выбор, десять книг все равно не прочтет.

Я уже насытился, приятная тяжесть в желудке, хотя йоги твердят, что этого допускать не стоит, принесли десерт, я отделял ложечкой ровные ломтики пирожного, от чашки кофе струится нежный аромат, голова уже чистая и ясная, мозг ржет и бьет копытом, готовый разнести стойло, просит работы.