Имортист - Никитин Юрий Александрович

Человек, который не в состоянии творить или принять участие в творчестве, все же не признает собственную ущербность, это было бы против природы человека. Он будет оплевывать любую стройку и будет находить все новые доводы, чтобы оправдать это оплевывание. Мол, здоровое выживет, а слабое помрет, так моя ядовитая слюна помогает прогрессу.

Увы, на граните слюна только зашипит и испарится, а вот нежный цветок сожжет. Да и вообще слабый росток, что мог бы вымахать в огромное могучее дерево, дающее приют и защиту от солнца, нуждается в защите, а не топтании сапогом. Однако на имортизм обрушились все, начиная от примитивненьких дурачков, что не идут дальше острот вроде «имморты – им морды», до высоколобых колабов, старающихся объяснить появление имортизма как некую новую разновидность фашизма. И неважно, кто из них напрямую получает за это баксы из штатовских служб, а кто действует по дурости, они-де защищают демократию, все стараются затоптать нежный росток, выращенный интеллектуалами и для интеллектуалов.

Правда, карта этих бита, ибо, не встречая сопротивления, разжирели и отупели на прошлых победах, а криками «Фашизм, фашизм!» теперь никого не испугаешь, это что-то такое же древнее, как кентавромахия или борьба египтян с гиксосами. Хуже другие, практичненькие, простые люди, исполненные житейского здравого смысла простолюдинов. Эти знают, что из десяти начинаний только одно удается, и потому заранее над всем хохочут и указывают пальцем на придурков, у которых шансов на успех один к десяти. А то и меньше, если ставка высока.

Но мы пойдем, несмотря на хохот и улюлюканье простолюдинов. А потом всех их поставим… кого в позу пьющего оленя, кого в шеренгу, а немало и сразу отправим в переработку на мыло, чтоб не позорили род людской.

Волуев заглянул, сообщил:

– Первая колонна выступила!

– Пусть идут, – ответил я. – Где они?

– Пока только на Острякова и Супруна. Но еще две колонны формируются на Липовой аллее, Летней аллее и Морской аллее. А по Московской аллее идет еще один митинг гомосексуалистов, эти соединятся с колонной педофилов. Те будут двигаться по Ленинградскому проспекту. Нет, не сольются, пойдут отдельными параллельными колоннами. Тем самым, как они заявили, символизируя и самобытность своих… э-э… перверсий, и в то же время общность справедливой борьбы против несправедливости властей.

– Пусть идут, – повторил я.

– Может быть, распорядиться насчет усиленных отрядов милиции?

Я взглянул с удивлением:

– Наше ли это дело? Пусть Ростоцкий занимается своим делом, мы – своим. Заодно посмотрим, как он справится с новыми полномочиями.

Гомосексуализм, мелькнула мысль, педофилия и прочие сексуальные извращения возможны только при демократии, так что все извращенцы – убежденные демократы. Эта аксиома верна и в обратную сторону: все демократы – извращенцы, ибо скажи, кто твой соратник по партии, и я скажу, кто ты. Кто не останавливает порок, тот поощряет его распространение.

Через час я наблюдал уже на всех экранах многоцветье, словно радуга упала на Тверскую, захватив проезжую часть и выплескиваясь на тротуары. Передние демонстранты несут на шестах во всю ширину улицы транспарант, но не красный, как ожидалось инстинктивно, а голубой. И хотя красного цвета хватает, но плакаты и транспаранты голубые, а буквы кричаще желтые. Народ жмется к стенам домов, как в узком ущелье, где катит грозная волна.

Мы в малом зале совещаний наблюдали за демонстрацией на большом экране, а еще несколько экранов показывают голову, хвост, реакцию прохожих, отдельных демонстрантов. Подошли члены моего Тайного Совета: Вертинский, Седых, Тимошенко, Атасов, а Волуев, устав щелкать пультиком, переключая на большой канал с малых, с почтительнейшим поклоном вручил его мне.

– Как вам нравится?

– Красивый карнавал, – признал я, – как в Лимпопо или Бразилии, где крокодилы и бананы… Неужто одни гомосеки?

– Нет, конечно, – заверил он. – В этой колонне почти в полном объеме трансвеститы, вуайеристы, скотоложники, фетишисты, некрофилы, педофилы, а также нудисты…

Седых спросил с ехидцей:

– А почему «а также»?

Тимошенко хохотнул нервно:

– А дорогой Антон Гаспарович считает их вполне приличными людьми. И не желал бы их присутствия в таком дурном обществе.

Волуев пожал плечами:

– Не вижу ничего особенно дурного, когда красивая женщина ходит обнаженной, пусть даже вовсе голой. Зато сразу видно, если ли у нее на теле следы от уколов.

– Материалист, – сказал Седых с отвращением. – Обнаженная женщина… это красиво само по себе! А он – уколы… Тьфу на вас, Антон Гаспарович. Тьфу-тьфу!..

– А где лесбиянки? – спросил Тимошенко очень заинтересованно. – Лесбиянки где?

– В следующей колонне, – сообщил Волуев с видом гостеприимного гида. – Параллельно с трансвеститами. Они идут плечо к плечу, символизируя… да-да, символизируя. А следом садисты и мазохисты, тоже рука об руку. Их объединяют в одну группу садомазохистов, но это неправильно. Садомазохисты – это отдельная группа.

Тимошенко восхитился:

– Все-то он знает, везде побывал, все попробовал!.. Вот жизнь у человека!

Я смотрел хмуро, почти не слушал, в черепе вертелось одно и то же: демократия – спасение для педофилов, гомосексуалистов, зоофилов, мазохистов, копрофагов и прочих нетрадиционных натур. Перед всей мерзостью и гнусью, что есть в человеке, культура ставит запрет, не дает вырваться на свободу. Свободу, свободу от всего дает только демократия, либерализм. Общечеловеческие ценности – это те ценности, что общие у человеков. Достаточно ли это доступно, чтобы поняли даже тинейджеры?.. Если что-то трудно, надо повторять и повторять, все простые человеки не любят мыслить, пробовать адаптировать еще. Общее у человеков… то самое, что ниже пейджера. Или поясного ремня. На этом уровне, чтобы общечеловекам было понятно, теперь строится политика, экономика, пишутся книги, создаются картины, произведения искусства, снимаются фильмы, а сложнейшая компьютерная технология создается в первую очередь для того, чтобы в виртуальных мирах трахать всех баб, а также мужиков, собак, кошек, свиней, рыб, осьминогов и все, что можно вообразить. И по-всякому.

– Не завидуйте, – сказал Волуев нравоучительно, – Нехорошо-с!

– Дык я ж не вашей ученой степени завидую, – возразил Тимошенко. – А вот вашей эрудиции в знании всех злачных мест… Хоть один адресок дадите?

Кровь била в виски, мысли толкутся вокруг этой нелепейшей демонстрации, способа доказать всему миру правоту своих поступков, но в глазах Волуева вопрос, с укоризной покачивает головой, а взглядом указывает на часы. Подходит время важной встречи, не забыли, господин президент?