Дэмономания - Краули Джон

— Уже были у нас? — спросила медсестра в приемном окошечке, и Роузи далеко не сразу поняла, что спрашивают про Сэм, а не про нее; их передали вместе с бумагами санитарке, которая должна была отвести их в кабинет врача.

— Как тебя зовут, милая? — спросила санитарка у Сэм.

— Сэм.

— Ух ты. Прям как меня.

— Вас тоже зовут Сэм? — удивленно спросила Роузи.

— Да нет, просто у меня тоже мальчишечье имя. Бобби.

— Меня зовут Саманта, — твердо сказала Сэм, уже чувствительная к таким вещам.

— А меня вот Бобби.

Это была остролицая худая женщина со светлыми, лишенными ресниц глазами, напомнившая Роузи первых колонистов или фермерш со старых фотографий, но черные волосы ее были начесаны и завиты по моде кантри-певцов, хотя особой пышностью не отличались.

Бобби повела их по комнатам и лестницам. Она заметила, что Роузи поглядывает вверх на потолки, запятнанные желтыми разводами, как записанная постель.

— Переезжаем, — сказала она. — Сюда и десяти центов больше не вложат. Когда все переедут в новое здание, здесь будет ремонт.

Здесь. Здесь, если зайти поглубже, являлось еще кое-что: в других отделениях вы видели детей, которые в большинстве своем поступали в больницу или выписывались уже здоровые, но здесь ребятишки с непонятными болезнями медленно двигались по коридору в инвалидных креслах, или их везли в похожих на лодку или на гроб тележках, с номером этажа, написанным через трафарет; дети в больничных пижамах, одни веселые, другие оцепенелые, на третьих и смотреть тяжело, но Сэм молча глядела, широко раскрыв глаза. В неврологии популярностью пользовалась стрижка наголо: полголовы обрито, и повязка. Пожалуйста, ну пожалуйста, не брейте ей голову.

— Нам разве не к доктору? — спросила Роузи. — Доктору Мальборо?

— Сначала обследование, — сказала Бобби. — Тогда вам будет о чем поговорить.

Если суды похожи на перекресток — одна дорога ведет к наказанию, штрафу или тюремному заключению, другая к свободе, оправданию, реабилитации, — то врачебные приемные напоминают ствол дерева: пока сидишь там, листая медицинские журналы, белка мысли растекается по сотне ветвей — к излечению, к быстрому излечению, к «ничего серьезного»; а то и в других направлениях: неизвестная болезнь, от которой когда-нибудь станет хуже, немного хуже, очень плохо — или очень скоро очень плохо, совсем плохо прямо сейчас, куда хуже, чем думалось или казалось, но может стать и лучше, когда в бой вступят лекарственные препараты — столь же таинственные, как и силы болезни, — через один сеанс или несколько, много сеансов спустя, лечение бесконечно, растерянность, неудача, поражение. Смерть. Жизнь. Полужизнь, которая хуже смерти. На конце каждой ветки созревает свой плод.

Обследование, во всяком случае, прошло гладко: Сэм позволила сделать с собой все, что требовалось, без страха, со спокойным любопытством — Роузи даже захотелось предостеречь: не давайся, Сэм, посопротивляйся немножко; к ней прикрепили электроды, она лежала, подключенная к аппарату, скрестив руки на груди, как малолетний фараон или Дочь Франкенштейна^{29}, даже вздремнула немножко («Спит», — сказал лаборант, глядя не на Сэм, а на самописец, выводивший на бумаге ломаную линию), а потом все закончилось, ей дали конфетку, прозрачный леденец, который Сэм вспомнит и много лет спустя; затем пошли обратно, уже сами, без сопровождающих, в кабинет врача, по коридору мимо поста дежурной медсестры. Возле него стоял заводной стул-качели, какой раньше был у Сэм, — качельки-маятник, «рокаду», так они называются: сиденьице подвешено к раме, и, как заведешь пружину, оно начинает качаться, будто метроном. Совсем малышкой Сэм страдала от Необъяснимого Рёва — может, колики, а может, и нет, в общем, успокаивали ее только такие покачивания. А на этом стульчике сидел большой толстый белый малыш, слишком большой и какой-то уж слишком белый, неподвижно сидел, безо всякого выражения, хотя и не спал, только покачивался; проходя мимо, Роузи увидела, что затылочная часть его большой лысой головы не сходилась с лобной: прямо по верхушке черепа под кожей проходила линия, соединявшая заднюю половину (бог весть, что с ней такое) и половину переднюю.

Теперь они ждали, когда их примет врач и расскажет, чем больна Сэм. Он сидел в своем кабинетике и читал ЭЭГ. Их вот-вот должны были пригласить. Сэм продолжила рассказывать Брауни жизнеописание Брауни, Роузи читала брошюру об эпилепсии. Хотя раньше эпилепсия считалась опасным и неуправляемым психическим заболеванием, теперь медицине обычно удается взять над ней верх. Множеству людей с большинством типов расстройств в форме припадков без труда удается жить полноценной жизнью. Что это за множество и большинство, задумалась она; как узнать, что ты к ним не относишься. В числе знаменитостей, страдавших припадками, — Юлий Цезарь и любимый детьми поэт Эдвард Лир, автор «Джамблей»^{30} и многих других сочинений.