Князь вампиров - Калогридис Джинн

Мой взгляд приковали глаза Владыки Мрака. Из синих они стали темно-синими, а затем черными, как ночь. Каждый, кому довелось заглянуть в них, не хотел уже ничего – только безотрывно смотреть в эти черные, сверкающие глаза. Погружаясь в них, я видел очи тех немногих, кто был мне дорог. Вновь мелькнул взгляд моей дорогой Аны – единственной женщины, которую я позволил себе полюбить. В следующее мгновение на меня уже смотрели глаза вероломного красавца-соблазнителя Раду, потом – моего отца, а дальше все застлала безграничная тьма...

Не знаю, сколько времени я провел в ее глубинах. Когда же я наконец пришел в себя, то обнаружил, что стою на коленях возле очага. Прекрасное дитя исчезло, в очаге догорали последние угли. Однако я не испытывал холода: в конечностях, в голове и груди появилось странное ощущение. Нет, вовсе не покалывание, какое бывает в онемевшей руке или ноге, а нечто, похожее на внутреннее движение. Мое тело словно избавлялось от всего, что было внутри, наполняясь взамен... роем жужжащих пчел. Я вдруг ощутил непривычную легкость. Встав на ноги, я не услышал хруста суставов и не почувствовал боли, донимавшей меня уже несколько лет.

У меня резко обострилось зрение. Тусклое мерцание углей в очаге теперь казалось очень ярким и было окрашено во все цвета радуги. Я обвел глазами трапезную. Находившиеся в ней предметы виделись куда отчетливее. Даже в юности у меня не было такого острого зрения. Каждая мелочь приобрела вдруг глубину и цвет. С детским восхищением я медленно поворачивал голову и громко смеялся от удовольствия.

Я видел каждое вкрапление в камнях, из которых был сложен очаг, каждую щербинку на них и бороздку.

Потом я перевел взгляд на свечи. Они наполовину сгорели и стояли в лужицах теплого воска. Их свет показался мне раздражающе ярким, и я оставил гореть всего одну, а остальные задул. Ее скудного света было более чем достаточно, и я по-прежнему видел все до последней пылинки, хотя за окнами стемнело. Крупными хлопьями валил снег.

Я бросился к зеркалу. Мне не терпелось увидеть, как меняется мое лицо. Увы! Вглядевшись в блестящую металлическую поверхность, я обнаружил лишь мутное отражение, исчезающее, словно призрак в ночи. Я боялся, что это происходит сейчас и со мною, ибо еще в детстве слышал от няньки и других слуг: лица умерших не отражаются в зеркалах. Неужели я обречен стать невидимым? Неужели это и есть одно из дополнительных условий нашего с Владыкой договора?

В дверь осторожно постучали. Я откликнулся и услышал учтивый голос юного убийцы. Он доложил, что мой приказ выполнен: все вернувшиеся из леса монахи убиты.

Мне не терпелось проверить, остался ли я видимым для смертных. Я распахнул дверь. Розовощекий стражник, гордый хорошо исполненным поручением, явно дожидался моей похвалы.

– Вот и замечательно, – кивнул я. – Надеюсь, все прошло тихо?

Мне не был важен его ответ. Меня занимало лишь то, как парень себя поведет: закричит, услышав голос, раздавшийся прямо из воздуха, или начнет озираться по углам, пытаясь найти меня взглядом. Еще хуже, если он увидит то же, что и я в зеркале – смутный силуэт, исчезающий прямо на глазах.

Но стражник лишь низко поклонился, не выказав ни испуга, ни удивления.

– Тише не бывает, мой господин, – с довольной улыбкой проговорил он.

Я велел ему приготовить мне коня и подвести к крыльцу, сказав, что не намерен ночевать в монастыре.

– Но все дороги засыпаны снегом, мой господин, – попытался возразить юноша. – Сейчас небезопасно пускаться в путь.

Я презрительно рассмеялся и повторил приказ. Стражник ушел. Знал бы он, что мне теперь не страшен ни холод, ни снег, ни Басараб. Единственный, кого я боюсь, – это Владыка Мрака...

Лошадь уже стоит у крыльца, но мне нужно дописать историю своего превращения, иначе через несколько столетий я забуду и подробности этого вечера, и ликование, не покидающее меня в эти минуты. Вскоре повсюду разнесется весть о гибели валашского господаря (я не зря надел Грегору свое кольцо!). Не сомневаюсь, что Басараб разобьет мою армию и сдуру учинит разгром в Куртя Домняске. Он будет упиваться победой, но настоящим победителем все равно окажусь я. Если Басараба не убьют, через пару десятков лет он все равно умрет, а я останусь жить. Жить вечно. Я уже отправил гонца с письмом к Илоне и сыновьям. Скоро я встречусь с ними в нашем новом жилище в предгорьях Карпат.

Вот и все. Я покидаю монастырь и отправляюсь на север... Еще каких-нибудь десять лет, и вымысел смертных заслонит правду обо мне.