Кровь и золото - Райс Энн

Под конец она изложила нам приговор. Поскольку мы находимся на вражеской стороне, она нас по очереди уничтожит. Начнет с Лестата, ибо он нанес ей самое страшное оскорбление. Ведь он воспротивился ее плану. И храбро принял нашу сторону, умоляя ее образумиться.

В тот страшный миг поднялись старейшие – Первое Поколение, получившее кровь, когда она еще правила миром живым, и Дети Тысячелетий – мы с Пандорой, Маэл и другие.

Но не успели мы сойтись в смертельной схватке, как среди нас появилось новое создание, с шумом ступившее на железную лестницу дома, где мы собрались. В дверях появился двойник Маарет, ее сестра-близнец; немая сестра, сестра, у которой Акаша вырвала язык, – Мекаре.

Она ухватилась руками за длинные черные волосы царицы и размозжила ее голову о стеклянную стену, а затем отрезала голову от тела. И вместе с сестрой упала на колени, чтобы принять в себя от обезглавленной царицы Священную Сущность всех вампиров.

Мне не дано знать, где сосредоточен роковой корень Священной Сущности – в сердце или в мозгу. Знаю лишь, что священным носителем стала немая Мекаре.

И, пережив несколько мгновений головокружения и темноты, не зная, придет ли за нами смерть, мы восстановили силы и подняли взгляды к стоящим впереди близнецам.

Маарет обвила рукой талию Мекаре, а та, явившаяся к нам из неведомых земель, где жила в жестоком одиночестве, уставилась в пустоту, словно наконец-то познала мир и покой, но позабыла об остальном. И с уст Маарет сорвались слова:

– Перед вами – Царица Проклятых.

Все было кончено.

Правление моей возлюбленной Акаши, полной надежд и грез, в одночасье подошло к концу.

И я сбросил с плеч бремя Тех, Кого Следует Оберегать.

Конец истории Мариуса

Мариус стоял у стеклянного окна, глядя, как падает снег. Торн сидел у угасающего огня и только смотрел на Мариуса.

– Итак, ты соткал для меня длинную красивую историю, – сказал Торн, – а я удивительным образом ощущаю себя частью твоего рассказа.

– Правда? – тихо спросил Мариус. – А я ощущаю, что совершенно запутался в сетях ненависти к Сантино.

– Но к тебе вернулась Пандора, – сказал Торн. – Вы снова оказались вместе. Почему ее с тобой нет? Что случилось?

– Да, я воссоединился с Пандорой и Амадео, – сказал Мариус. – В те ночи мы помирились друг с другом. Мы часто встречаемся. Но я как раненая птица. Я первым оставил их. Я мог бы пойти к Лестату и его спутникам. Но не пошел. В душе моей никак не заживают раны, оставленные утратами любимых. Не знаю, от чего мне больнее – от потери моей богини или от ненависти к Сантино. Она ушла туда, куда мне не попасть. Но Сантино все еще жив.

– Почему бы тебе не разделаться с ним? – спросил Торн. – Я помогу тебе его найти.

– Я в состоянии его найти, – возразил Мариус. – Но без ее разрешения я не смогу его убить.

– Маарет? – удивился Торн. – Но почему?

– Потому что она и ее немая сестра стали старейшими среди нас, а нам необходим руководитель. Мекаре не может говорить, а если бы и могла, не уверен, что у нее хватит интеллекта. Остается Маарет. Даже если она мне откажет или не захочет нас рассудить, я обязан просить ее рассмотреть мой вопрос.

– Ясно, – ответил Торн. – В мои времена мы собирались вместе, чтобы улаживать такие дела, и людям разрешалось отплатить обидчику.

Мариус кивнул.

– Наверное, мне нужно потребовать смерти Сантино, – прошептал он. – Я помирился с остальными, но его я бы наказал безжалостно.

– И судя по тому, что ты рассказал, – вставил Торн, – у тебя есть веские основания.

– Я взывал к Маарет, – сказал Мариус. – Я дал ей знать, что ты здесь и ищешь ее. Я дал ей знать, что мне нужно задать вопрос о Сантино. Я изнываю в ожидании ее мудрого слова. Наверное, я хочу, чтобы она с сочувствием обратила ко мне усталые смертные глаза. Я не могу забыть, как она блестяще противостояла царице. Я помню ее силу и, может быть, хочу ею воспользоваться... Возможно, она уже подыскала для себя глаза вампира и больше не страдает от слабости глаз человеческих жертв.

Торн долго размышлял, а потом поднялся с дивана, подошел к окну и встал рядом с Мариусом.

– Ты слышишь ее ответ? – спросил он, не в состоянии скрыть эмоции. – Я хочу пойти к ней. Я должен пойти!

– Разве ты ничему у меня не научился? – спросил Мариус, обернувшись к Торну. – Неужели я не научил тебя вспоминать этих нежных сложных созданий с любовью? Видимо, нет. Я-то думал, что из моей истории можно вынести этот урок.

– О да, научился, – сказал Торн, – я люблю ее, люблю, ведь она, как ты деликатно выразился, нежная и сложная. Но, как видишь, я воин, я никогда не годился для вечности. Ненависть, что ты питаешь к Сантино, сродни страсти, что я питаю к ней. А страсти приводят как к хорошему, так и к плохому. Что поделаешь?

Мариус покачал головой.

– Если она пригласит нас к себе, – сказал он, – я только тебя потеряю. Повторяю, ты никоим образом не в силах навредить ей.

– Наверное, наверное, не в силах, – согласился Торн. – Но в любом случае мне необходимо с ней увидеться. Она знает, зачем я пришел, так пусть изъявит свою волю.

– Идем же, – позвал Мариус, – нам пора отдохнуть. Утренний воздух доносит странные голоса. А мне отчаянно нужно выспаться.

Проснувшись, Торн обнаружил, что лежит в деревянном гробу с гладкими стенками.

Не ощущая страха, он легко поднял крышку и откинул ее на сторону, чтобы осмотреть комнату.

Он находился в своеобразной пещере, а снаружи раздавался громкий хор тропического леса.

Ему в нос ударили все ароматы зеленых джунглей. Смесь запахов показалась ему необычной, но восхитительной, и он понял, что происходящее могло означать только одно: Маарет привела его в свое укрытие.

Он как мог грациозно выбрался из гроба и ступил в комнату, где повсюду расставлены были каменные скамьи. Три из четырех стен представляли собой густые заросли, покрывающие тонкую проволочную сетку, а через натянутую вместо потолка сеть лил освежающий легкий дождик.

Поглядев налево и направо, он увидел проходы в смежные, столь же открытые комнаты. Руководствуясь звуками и запахами, как делают все, кто пьет кровь, он повернул вправо и шел, пока не попал в огромную комнату, где в той же позе, в какой он увидел ее в самом начале долгой жизни, одетая в изящное длинное платье из фиолетовой шерсти, сидела за прялкой и веретеном создательница, вырывая из своих локонов рыжие волоски и вплетая их в нить.

Он долго-долго стоял и просто смотрел на нее, глазам своим не веря.

А она сидела боком, но, зная, несомненно, о его присутствии, продолжала работать, не проронив ни слова.