Вампир Лестат - Райс Энн

Ответом мне было молчание.

– Мы не можем стать для тебя еще одним Мариусом, – снова заговорил я, – или мрачным господином Сантино. Мы не художники, наделенные способностью широкого видения мира, чтобы вести тебя вперед. И не злобные предводители общества, уверенные в своем праве обрекать на гибель тысячи себе подобных. А именно такая власть, великое господство и уверенность в своем праве наставлять других нужны тебе сейчас.

Я невольно вскочил на ноги, подошел поближе к камину и посмотрел на Армана сверху вниз.

Краешком глаза я увидел, что Габриэль едва заметно кивнула мне в знак одобрения и на секунду прикрыла глаза, словно позволив себе наконец вздохнуть с облегчением.

Арман сидел совершенно неподвижно.

– Ты должен пройти через эту пустоту и отыскать то, что заставит тебя продолжать жить. Если же ты пойдешь с нами, то мы помешаем тебе сделать это, а ты погубишь нас.

– Но как же мне пережить все это? – Он поднял на меня полные страдания глаза, и брови его в мучительном раздумье сошлись на переносице. – С чего начать? Вы ходите по земле словно посланники самого Бога! Но для меня реальный мир, мир, в котором жил Мариус, недосягаем. Я никогда в нем не жил. Я бьюсь о стекло, не зная, как проникнуть на другую сторону.

– В этом я не могу тебе помочь.

– Тебе необходимо узнать нынешний век, – вмешалась Габриэль.

Слова ее, сказанные очень спокойным тоном, тем не менее прозвучали как приказание.

Он обернулся в ее сторону.

– Тебе нужно понять, в какое время мы живем, – продолжала она. – С помощью литературы, музыки, искусства вообще. Ты сам сказал, что вышел из-под земли. Так научись теперь жить на ней.

Он молчал. В моем сознании вспыхнули вдруг видения: квартира Ники, в которой все перевернуто вверх дном, кучами сваленная на полу мировая цивилизация.

– А есть ли для этого лучшее место, чем бульвар и театр на нем, которые поистине являются центром жизни и отражением всего, что происходит на свете? – спросила Габриэль.

Он хмуро покачал головой, отказываясь от ее предложения. Но она настойчиво продолжала:

– Ты обладаешь даром предводителя общества, и твои подданные все еще там.

Он издал не то вздох, не то вскрик отчаяния.

– Никола не имеет никакого опыта, – настаивала Габриэль, – он может многое рассказать им о жизни за пределами театра, но не может по-настоящему управлять. Эта женщина, Элени, очень умна, но она с удовольствием уступит тебе место.

– Что для меня в их играх? – прошептал он.

– Это способ существования, – ответила Габриэль. – И это все, что для тебя сейчас важно и нужно тебе.

– Театр вампиров! Я скорее предпочту огонь!

– Подумай хорошенько. Ты не станешь отрицать, что в этом есть своя прелесть и даже совершенство. Все мы не более чем иллюзорные образы тех, кого называют смертными, а театр – иллюзорное воспроизведение того, что называют реальной жизнью.

– Это так отвратительно для меня, – ответил он. – Лестат совершенно справедливо назвал сие пустячной мелочью. Так, кажется?

– Это касалось только Никола, потому что Никола выдумал какую-то поистине фантастическую философию, – покачала головой она. – А ты не должен ничего изобретать, ты просто должен жить так, как жил, когда был учеником Мариуса. Живи и познавай этот век. К тому же Лестат не верит в то, что зло имеет свою цену. А ты веришь. Я знаю, что веришь.

– Я сам есть зло, – с неким подобием улыбки ответил Арман, и мне показалось, что он готов расхохотаться. – Так что это не вопрос веры или неверия. Но неужели ты думаешь, что после трехвекового следования по пути, освященному духовностью, я смогу свернуть на дорогу сластолюбия и разврата. Мы были святыми проповедниками зла! И я не хочу становиться обыкновенным злом!

– Так сделай его необыкновенным! – Габриэль уже проявляла явное нетерпение. – Если ты – зло, то скажи мне, как сластолюбие и разврат могут быть твоими врагами? Разве не подстерегают на каждом шагу человечество искушения мирские, плотские и сатанинские?

Он покачал головой, словно желая сказать, что его это мало волнует.

– Тебя больше волнует духовность, чем зло? – спросил я, пристально глядя ему в глаза.

– Да, – не задумываясь ответил он.

– Но разве ты не знаешь, что духовным и возвышенным может быть даже цвет вина в бокале? – продолжал я. – Выражение лица, звуки скрипки… С таким же успехом духовным может быть и парижский театр. Ведь все в нем создается теми, кто обладает духовностью и через нее воспринимает видения и образы, которые затем воспроизводит на сцене.