Гостья - Майер Стефани

— Молодец, — прошептал он Душе, зная, что та не слышит. Уши принадлежали девушке, а она спала крепким сном.

Осталась рутина: завершить операцию. Он очистил и залечил рану, смазал клейким бальзамом края разреза, которые тут же сомкнулись над новым жильцом, и щеточкой втер порошок от шрамов в тонкую полоску, оставшуюся на шее.

— Безупречно, как всегда, — сообщил ассистент. Отчего то, по непонятной причине, помощник Целителя пожелал сохранить имя тела реципиента.

Брод в глубокой воде вздохнул.

— Бездарный день.

— Ты просто выполнял свой долг. Ты же Целитель.

— В данном случае от наших трудов больше вреда, чем пользы.

Даррен уже начал уборку. Наверное, он не знал, что ответить. Целитель следовал Призванию, и этого Даррену было достаточно.

Однако Брод в глубокой воде был Целителем до мозга костей. Он не сводил тревожного взгляда с безмятежного, погруженного в сон тела: едва оно очнется, как от безмятежности не останется и следа. Весь ужас, пережитый девушкой перед концом, обрушится на невинную Душу, которую он только что своими руками поместил внутрь.

Целитель наклонился и шепнул ей на ухо, страстно желая — скорее всего, тщетно — достучаться до получившей новый дом Души:

— Удачи тебе, маленькая странница. Пусть тебе повезет!

Я знала, что все начнется с конца, а для этих глаз конец означал смерть. Меня предупреждали.

Не «этих» глаз. Моих глаз. Моих. Теперь это я.

Думала я на новом, странном, языке — сбивчивом и бестолковом. Совершенно беспомощном по сравнению со многими предыдущими, и в то же время непостижимым образом текучем и выразительном. Порой даже красивом. Теперь он мой. Мой родной язык.

Следуя инстинкту, я надежно закрепилась в мыслительном центре этого тела, цепко вплелась в каждый вдох, подчинила каждый рефлекс, слилась с другим существом, стала им.

Не «это» тело, мое тело.

Действие лекарства проходило: туман в голове рассеялся. Я сосредоточилась и потянулась к первому — а точнее, последнему — воспоминанию… последние минуты, пережитые этим телом, память о конце. Меня не раз предупреждали о том, что сейчас произойдет. Человеческие эмоции намного сильнее, губительнее, чем чувства любого из моих прошлых видов. Я старалась подготовиться.

Память заработала… Не зря меня предостерегали: к такому подготовиться невозможно.

На меня обрушился ураган красок и звуков. Холод на ее коже, боль в теле — разрывающая, жгущая. Резкий металлический вкус на языке. И еще появилось новое, пятое, чувство, которого я никогда прежде не испытывала: в ее мозгу молекулы воздуха превращались в странные послания, приятные и предупреждающие… Запахи… Они отвлекали, сбивали с толку — меня, но не ее память. Памяти было не до новых запахов. В памяти остался лишь страх.

Страх лишал сил, подгонял непослушные, нескладные конечности вперед и в то же время сковывал. Убегать, спасаться — все, что оставалось.

Я не справилась.

Чужое воспоминание — пугающее, сильное и ясное — захлестнуло поставленный мной блок, ворвалось, и меня засосал ад последних минут ее жизни. Я была ею, и мы бежали.

Темно. Ничего не вижу. Не вижу пола, не вижу своих вытянутых рук. Бегу вслепую, прислушиваясь к звукам погони, но слышу лишь стук в висках.

Холодно… И больно, хотя это уже не важно. Как же здесь холодно.

Воздух в ее носу казался отталкивающим. Неприятным… Неприятный запах. На миг ощущение дискомфорта выдернуло меня из воспоминания — лишь на миг, а затем снова втянуло внутрь, и глаза наполнились слезами ужаса.

Я пропала, мы пропали. Это конец.

Они уже рядом, дышат в спину. Я слышу их шаги… целая толпа! А я одна. Я не справилась.

Искатели окликают меня. От их голосов сводит живот. Меня сейчас стошнит.

— Все будет хорошо, — лжет одна, пытаясь меня успокоить… Выигрывает время. Слышно, как тяжело она дышит.

— Осторожно, — предупреждает криком второй.

— Не поранься, — умоляет третий. Проникновенный, заботливый голос.

Заботливый!

Кровь ударила в голову, и я чуть не задохнулась от жгучей ненависти.

За все мои жизни я ни разу не испытывала подобных эмоций. Отвращение еще на секунду оторвало меня от воспоминания. Пронзительный, высокий плач ударил по ушам и отозвался в голове. Оцарапал дыхательные пути… В горле защипало.

«Крик, — подсказало мое тело. — Ты кричишь».

Я замерла, пораженная, и звук резко оборвался. Это было не воспоминание.

Мое тело, оно… Она думала! Говорила со мной!

Но тут удивление отступило перед силой воспоминания.

— Осторожнее! — кричат они. — Впереди опасность! «Опасность сзади!» — мысленно кричу я в ответ. Но я вижу, что они имели в виду. Тусклый свет мерцает где то впереди, в конце коридора. Не стена, не запертая дверь — не тупик, которого я так боялась, но ожидала. Черная дыра.

Шахта лифта. Заброшенная, пустая и проклятая, как и все здание.

Некогда укрытие, теперь могила.

Я бросаюсь вперед, чувствуя, как накатывает волна облегчения. Выход есть. Да, выход — уход из жизни, в котором спасение.

«Нет, нет, нет!» — Это уже моя, и только моя мысль. Я изо всех сил пыталась отделиться от той, предыдущей, но мы слились воедино и со всех ног бежим к нашей гибели.

— Осторожнее! — В криках слышится отчаяние.

Я понимаю, что они не успеют, и мне хочется смеяться, представляя, как их руки хватают воздух в каких то дюймах позади меня. Я бегу быстро, даже не задерживаюсь в конце коридора и с разбега бросаюсь в отверстие.

Пустота проглатывает меня. Ноги тщетно молотят воздух. Руки пытаются найти, за что ухватиться, что нибудь твердое. Холодный воздух бьет в лицо, как смерч.

Звук удара я слышу раньше, чем чувствую… Ветра больше нет…

Зато пришла боль… Боль повсюду… Прекратите.

«Слишком низко», — шепчу я, превозмогая боль. Когда же это закончится? Когда?…

Чернота поглотила мучения, и я благодарно расслабилась, радуясь, что страшное воспоминание наконец то закончилось. Чернота заслонила все, освободив меня. Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, — привычка этого тела. Моего тела.

Но затем краски вернулись, и неистовая волна памяти снова накрыла меня.

«Нет!» — запаниковала я, испугавшись холода, боли и самого страха.

Но это было другое воспоминание. Воспоминание внутри другого, последнего — как последний глоток воздуха — и все же, каким то непостижимым образом, ярче и сильнее.

Чернота заслонила все, оставив одно лицо.

Лицо, которое выглядело для меня настолько же чужим, как для этого нового тела — безликие змеевидные щупальца моего прошлого носителя. Лицо, словно на картинках, с помощью которых меня готовили к этому миру. Их было сложно различить, разобраться в крохотных нюансах форм и оттенков — единственных показателях индивидуальности. Все одинаковые, как на подбор: посередине нос, над ним глаза, под ним губы, уши по бокам. Все чувства, кроме осязания, сосредоточены в одном месте. Череп обтянут мышцами и кожей, волосы — на самом верху и на странных щетинистых полосках над глазами. У некоторых мужских особей щетина покрывает и нижнюю челюсть. Цвет варьируется оттенками коричневой гаммы: от бледно кремового до почти черного. Как еще их различишь, если не по цвету?